Мне хотелось бы выразить свою признательность моему другу доктору Джин Шимек за ее заинтересованное чтение рукописи под влиянием моей тревожности. Кроме того, мне очень помогли Мустафа Атакай, доктор медицины Мурат Паркер и Майкл Джексон на разных стадиях написания и подготовки книги к печати, и я хочу поблагодарить каждого из них. Я очень признателен за помощь в подготовке книги моему редактору Синди Хайден из издательства Basic Books, которой я выражаю самую искреннюю благодарность. И наконец, я хочу сказать спасибо моей жене, Джеффри Шапиро, советы которой в процессе написания этой книги, как и всегда, были для меня очень ценными.

Отдельные фрагменты первой и второй глав книги в разной форме появлялись в журнале Social Recearch, и я очень благодарен за разрешение использовать этот материал в своей книге.

С некоторых пор мне захотелось выйти за рамки прежних исследований психопатологии, принимая во внимание тот вызов, который бросает биологическая наука психологическому пониманию этой проблемы. В своем более раннем труде, посвященном невротическим стилям, я попытался максимально точно описать формальные черты невротического ощущения и поведения, в частности образ мышления, установки (в особенности непризнаваемые установки), а также типы действия, характеризующие разные невротические состояния. Мне было интересно проанализировать и описать общие формы патологического ощущения и поведения, так как, видимо, именно эти формы, или стили, формируют то, что можно назвать структурой патологического характера и, в свою очередь, определяют форму характерных симптомов.

Изучение образа мыслительной деятельности, который Вильгельм Райх назвал «образом жизни», неизбежно приводит к иному восприятию динамики психопатологии, отличающемуся от традиционного психоаналитического восприятия, а именно к представлению о сознательном, целеустремленном человеке, деятельность которого и формирующие ее установки не являются лишь результатами патологической динамики, которая включает в себя защитную функцию индивидуального когнитивного и поведенческого стиля, субъективные формы мотивации и вообще характерные черты сознательного ощущения. По моему мнению, этот взгляд в целом на динамику характера представляет собой взгляд на саморегуляцию человека, что с теоретической точки зрения звучит гораздо более внушительно, а с терапевтической точки зрения оказывается полезнее традиционной динамики конфликта между влечением и защитой. В особенности это представление позволяет лучше понять субъективную необходимость тех форм, которые принимают симптомы.

Одним из неожиданных результатов моей предыдущей работы стала убежденность в существовании некоторых формальных связей или родства между теми видами психопатологии, которые с точки зрения симптоматики были совершенно разными, как, например, связь между состоянием одержимости (обсессивным) и паранойяльным состоянием. Я полагал, что последующий формальный анализ позволил бы понять психопатологию, исходя из еще более фундаментальных представлений, и еще более прояснить отношения между разными типами психопатологии, а также общие для них динамические процессы.

В особенности долго я находился под впечатлением того, что симптоматическое поведение, присущее разным типам психопатологии, клинически характеризуется, с одной стороны, сравнительно неосознанным, ситуативным отсутствием планомерности, а с другой — ригидностью, диктатом косных внутренних норм. Оба этих типа сохраняют сниженное ощущение самоуправления (как при принятии решения), или личной ответственности, или действия. Нетрудно заметить функциональную ценность таких типов действия, связанную с защитой или предвосхищением тревоги.

Мой интерес к фундаментальным представлениям о психопатологии фокусируется на следующей идее: определить, можно ли считать разные формы психопатологии разновидностью общих форм более низкой организации. Моя цель состояла не в том, чтобы свести к единственной модели все формы психопатологии и типы характера, которые являются источником симптомов, а, скорее, в том, чтобы понять существующие между ними связи и таким образом узнать, какое значение имеет общая для них саморегуляция.

Наша способность видеть формальную связь и родство между состояниями с совершенно разной симптоматикой, может быть даже преодолевая пропасть, разделяющую психотические и невротические симптомы, имеет еще одну, более насущную ценность. Мне это кажется опровержением идеи о различных специфических причинах, вызывающих эти состояния, будь то идея особенных детских конфликтов или травм, как это было принято считать ранее, или весьма популярное ныне представление о возможных биологических дефектах. Иначе говоря, изучение формальных структур психопатологии может уменьшить привлекательность старых идей, за которые держится наша все еще незрелая наука, и оно заключается в том, чтобы найти причины — слишком простые для столь сложных состояний.

Эта книга написана «против течения». Влияние медицины на психотерапию неуклонно возрастает, и на данный момент интерес, который вызывает психопатология, смещается в область биологии. Это обращение к биологии подразумевает одновременное снижение интереса к психологии психопатологии, но особенно свидетельствует о снижении роли психоаналитического лечения. Такое развитие событий в этой сфере еще 30–40 лет назад было трудно предсказать. После Второй мировой войны в психиатрии психоаналитические взгляды, по крайней мере на уровне теории, и влияние психоанализа оказали кардинальное воздействие на развитие не только клинической психологии, но и клинической социальной работы. В рамках психоанализа была разработана всеобъемлющая теория психопатологии, особенно теория невроза. По существу, она была единственной всеобъемлющей и подробно разработанной теорией, применяемой на практике. Фактически, включая все современные изменения, она все равно остается единственной; ее не удалось заменить, вообще говоря, никакой другой психологической теорией. И тогда еще более поразительным оказывается то, что влияние психоанализа уступило изначальное поле своей деятельности и своих открытий биологии. Вряд ли это произошло только благодаря развитию науки о деятельности нервной системы или повышению эффективности фармакологического лечения некоторых видов психических расстройств. Здесь следует принять во внимание и откровенную неудовлетворенность и разочарование самой теорией психоанализа, а поэтому — и любой психологической теорией в этой области.

В свою очередь, биологическое объяснение психопатологии часто оказывается слишком упрощенным. Определение конкретных биологических процессов, которые могут быть присущи данному психическому состоянию, не способны объяснить волевое поведение, когнитивные процессы, а также содержание мыслей и аффектов, которые, в конечном счете, определяют это состояние.