В первом этаже мне очень нравились галантерейные магазины, где во всех окнах были выставлены нарядные ящики для невест. Они были обшиты белым, розовым и голубым атласом, и в них лежали белые перчатки, носовые платки, все такие красивые, с кружевами, чулки, бинокль и веер или перламутровый с тончайшими кружевами или со страусовыми перьями. А рядом веночек из миртовых цветов с фатой и в коробке очень нарядные свечки, увитые тоненькой золотой полоской, и фарфоровые белые розетки, чтобы держать вложенные в них свечи, а пониже опять миртовые цветы. Всегда, каждый день мы ходили на них глядеть и замечали, когда что-нибудь в витринах изменяли. Здесь было и нарядное белье для новорожденных, и красивые крестильные рубашечки. И тут же были выставлены замечательные кокошники для кормилиц и бусы — опять же розовые и белые для девочек и голубые для мальчиков. Потом мы спускались в подвальные этажи. А там! А там игрушек! Все магазины были полны самых разных великолепных игрушек. Чудные куклы с волосами, с закрывающимися глазами. Кукольная мебель, посуда — чего-чего там не было! Столько замечательных лошадей, верховых и запряженных в сани, ружья, игры всякие — ну глаза и разбегались, а где-то в дальнем углу продавалась мебель всякая — она никак не интересовала.

Назад шли Александровским садом, вот так мы и гуляли, всегда одинаково. Раза два-три мы были во дворце Кремля: залы огромные, в них хорошо бы разбежаться и прокатиться, полы скользкие, в них ножки отражались, как в воде, но на меня гораздо большее впечатление производили «Терема». Низкие, со сводами, они были гораздо более царские и необыкновенные, — и нигде уже в другом месте таких теремов не увидишь.

Потянулись какие-то скучные дни, мы ходили по улице на бульвар. Потом пошел снег, началась зима, и стоило только выйти на улицу, как подъезжал извозчик и весело предлагал: «Пожалуйте, подвезу!», «По первопутку прокачу!» И всегда хотелось прокатиться.

В Ревеле зиму обычно проводили на дворе, целыми днями были на воздухе, строили из липкого снега дома, катались на коньках, зима была мягкая. В Москве — очень суровая.

Москва большая, незнакомая, мы ходили с Эмилией за руку, она так же, как и мы, удивлялась всему, и мы вместе знакомились с жизнью, в которую нас бросила судьба. В Москве мы зябли, валенок у нас до этого не было, мы их впервые увидали в Москве. Нам заворачивали пальцы ног в газету, надевали галоши, и так мы ходили, тоскуя по Ревелю.

Было Рождество, была и елка, но все это было мимо. Зима была тяжелая, мы заболели скарлатиной. У Милочки она осложнилась воспалением мозга, и она умерла. Я лежала в темной комнате, мне на голову клали уксусный компресс, около меня сидела монашка и говорила: «Бог милостив!» А я просила купить мне такие же розовые туфельки, как у Милочки, и такой же розовый гробик. Мама плакала, разрывалась от горя: выживем ли? А я и Жоржик были в бреду.

Очень страшные в Москве были похороны: на лошадей надевали черные попоны, закрывающие голову, только круглые отверстия были сделаны для глаз. Попоны были длинные, кончались бахромой, и служащие тоже были все в черном и в больших черных матовых цилиндрах. Очень богатые похороны заказывали белый катафалк со страусовыми перьями на всех углах, и головной убор лошадей заканчивался пучком страусовых перьев, а кучер и сопровождающие в белых цилиндрах с серебряным галуном и длинных белых, похожих на сюртуки, одеждах, тоже расшитых серебряными позументами и застегнутыми на серебряные пуговицы. Зрелище было страшенное, не только на детей, но и на взрослых, все это производило отвратительное впечатление.

Количество нищих, сопровождавших всякие похороны, было огромно: и кривые, и косые, и старые, и здоровенные; пьяницы все пили «за помин души», просили кто выпить, кто поесть, а кто скопить на черный день. Любопытные бросали дела и провожали процессию.

Детей хоронили проще — на санках или на дрожках отвозили на кладбище. Милочку похоронили на Ваганьковке, поставили железную или чугунную ограду, а весной, в первый погожий день, всей семьей пошли. И так было странно и горько, что вместо человека остался холмик, крест с надписью — и все, и ничего больше.

Московская зима — не ревельская, холода стояли большие. Особенно запомнилась мне зима 1895 года. 14 марта, я запомнила его, в этот день родился мой младший брат, мороз был 42 градуса. Лошади стояли заиндевевшие, кучера боролись, толкали друг друга, чтобы согреться.

Лошадей покрывали попонами, чтобы они не замерзали в ожидании седока. Седоки в большинстве случаев шли пешком, так как сидеть было холоднее.

Я удивлялась — так холодно, а мы все не идем домой. А обедать пошли к монахине, нашей хозяйке — дом был монастырский, а домоуправ была выбранная или назначенная монахиня, пожилая с широким носом. Родители, очевидно, с нею договорились, и мы пришли к ней обедать.

Квартира у матушки была светлая, на полу, на половиках лежали белые холщовые дорожки, все сверкало чистотой. Нам подали кислые щи с гречневой кашей, они были такие горячие, вкусные, и клюквенный кисель.

Подавала послушница монахиня Поля. На ней было светло-синее полосатое платье, очень длинное. Она была молоденькая и хорошенькая. На окне стояли герань, большие фикусы и большие, в кадках, кусты с крупными вырезными листьями. Во всех трех комнатах были цветы. Мы немного погрелись, отдохнули и опять пошли гулять. Гулять совсем не хотелось, но мы все-таки ушли. Холодно. Стало темнеть, когда мы поднялись во второй раз к чаю. Пили его с ароматным вареньем — крыжовник с геранью — и ели просвирки. Дома просвирки ели только по воскресеньям, когда кто-нибудь приносил их из церкви, а здесь мы их ели как хлеб. Поблагодарив матушку, мы с Эмилией пошли домой.

Дядя Иосиф открыл нам дверь и сказал, что ангел принес нам ребенка, что у нас теперь братец Коля. Я не помню, чтобы мы тогда выразили большую радость. Мы очень озябли и быстро легли спать.

Появление брата не изменило нашу жизнь. Все шло обычным порядком. Взрослые нянчили Колю. Коля был крикливым ребенком и только впоследствии выяснилось, что у мамы было мало молока и он голодал. Как только стали его прикармливать, он сделался милым и спокойным.

Появление няни в нашей детской жизни было большим событием. Во-первых, няня приехала и привезла с собой большой сундук «добра». И мы с замиранием сердца ждали, когда же откроется эта кладовая. Сундук поместили в коридоре,