– Ккк-ква-а-а-а!

Этот урок естествознания ученики средней школы Буэна-Виста не забудут никогда.

С последующей масштабной уборкой, которую никогда не забудут уборщики средней школы Буэна-Виста.

Мистер Бальдерстон указал рукой на выход, слишком растерянный, чтобы что-то говорить. Конечно, Шелли поняла его жест – она видела его, наверное, уже раз пятьдесят.

– Вы хотите, чтобы я пошла к директору и рассказала ему, что произошло, – сказала она, помогая мистеру Бальдерстону, раз уж он до сих пор не мог подобрать слова. Ожившая лягушка запрыгнула в карман его рубашки. Уборщики, не уходите пока! Мистер Бальдерстон немедленно присоединился к тошнотной вечеринке.

– Буэ-э-э-э! – ростбиф с булочкой. – Буэ-э-э-э! – кстати говоря, это точная цитата.

Шелли покорно вышла из класса; остальные ученики проводили её ядовитыми взглядами. Впрочем, что тут нового? Шелли постоянно называли классным мозгом, и это был не комплимент. Классные мозги не приглашают на танцы и последними выбирают в команду на уроках физкультуры.

– Зато они иногда спасают мир, – частенько говорил её дедушка.

Разве Шелли была виновата в том, что она хороша в науках? Это было у неё в крови. Она происходила из не очень известного рода учёных, который уходил корнями ещё в Средневековье, – рода, который проводил свои эксперименты в готических башнях. Нескольких её предков даже сожгли по подозрению в колдовстве. Как хорошо, что Шелли жила в более просвещённые времена. В наши дни наказание для безумных учёных ограничивалось походом в кабинет директора.

Сидя напротив мистера Гриббонса, Шелли размышляла о своём последнем проступке.

– Я не понимаю. Что я сделала не так?

Мистер Гриббонс был растерян не меньше, чем учитель Шелли. Такое случалось, когда ученик загонял его в угол своей логикой.

– То, что ты сделала… – начал он. Затем замолчал и осмотрелся, надеясь найти помощь откуда-нибудь. Его внимание привлекла табличка на столе. Она гласила «Честность – это не лучшая стратегия, это единственная стратегия!» Эти слова помогли. Или вроде того.

– То, что ты сделала, – сказал он, следуя совету с таблички, – это было нечестно.

– В каком смысле?

– Ты сказала, что вернула к жизни мёртвое существо. Это невозможно, Шелли. Это означает, что ты совершила чудо.

Шелли посмотрела вниз на свои робко сложенные руки. Они не были руками бога. Это были руки ребёнка, которого последним выбирают в команду на физкультуре. Но слова директора звучали так, словно она сделала что-то плохое. А наука не могла была плохой или хорошей. Она просто была. В настоящей науке нет места лжи. Так что Шелли ответила правдой.

– Это был не фокус, мистер Гриббонс. И не чудо. Это была наука. Спуститесь в лабораторию и посмотрите сами. – Она не стала посвящать директора в детали о вынутых лягушачьих внутренностях.

Но похоже, честность всё-таки не была единственной стратегией мистера Гриббонса, так что Шелли наградили двухдневным отстранением от занятий.

У Шелли было достаточно времени на раздумья во время долгой прогулки домой. Она брела по тротуару, наступая на трещины и надеясь, что на неё обрушится какое-нибудь смертельное проклятие. Не всерьёз. Шелли не верила в сверхъестественное. Было бы замечательно, если бы она могла верить во что-то, кроме науки. Почему она не могла быть как другие дети, которые выросли с верой в зубных фей и лепреконов? Почему она не могла смеяться над шутками мальчиков на переменах? Все очень просто. Потому что их шутки не были смешными. Но это не мешало веселиться другим девочкам в их миленьких нарядах, а не в старомодных платьях, сшитых их мамами. Шелли хотела бы верить в магию закатов и водопадов, но на самом деле верить там было не во что. В них не было магии. Они просто были.

Но больше всего Шелли хотела бы верить в любовь.

Она с удовольствием обменяла бы все свои четырнадцать медалей с научных ярмарок на любовь. Или хотя бы на друга, любого друга. Наука не была другом Шелли. Это был факт. А факты, как бы хороши они ни были, оставались безжизненными и холодными. Холодными, как могила.

Шелли услышала, как к ней со спины приближается жужжание. Наверняка жирный шмель, который хотел поставить финальную болезненную точку в её и без того дрянном дне. Она обернулась и увидела, как прямо на неё несётся красный велосипед; жужжали прикреплённые к спицам бейсбольные карточки. Шелли быстро отпрыгнула с дороги и оказалась на чьём-то газоне, где её начал поливать садовый разбрызгиватель.

Велосипед остановился, и с него сошёл незнакомец – высокий мальчик с лицом, прикрытым длинной чёрной чёлкой. Шелли подумала было о том, чтобы сбежать, но у того факта, что её на физкультуре выбирали последней, была причина. Бегала она ужасно. И когда мальчик пошёл в её сторону, Шелли попыталась его напугать.

– Не подходи! У меня чёрный пояс по тофу!

Мальчик убрал волосы с лица. И что это было за лицо! Оно принадлежало Хэнку Клервалу, мальчику, которого Шелли знала ещё с начальной школы. И не просто знала. Они долгое время были неразлучны. Но это было в старые добрые времена, до того как ужасная трагедия потрясла семью Хэнка. Его старший брат погиб при несчастном случае. Шелли помнила, что видела его фотографию на городских листовках. Тогда Хэнк исчез из школы, казалось, на целую вечность. А когда он наконец вернулся, то стал другим. Как будто это был не Хэнк. По крайней мере, не тот Хэнк, которого Шелли знала. С тех пор они оставались просто знакомыми. Шелли никогда не говорила о своих чувствах ни своей маме, ни дедушке. Наверное, она пыталась даже скрыть их от самой себя. Но то, что Хэнк Клервал исчез из мира Шелли, разбило ей сердце.

Теперь он стоял прямо перед ней, и Шелли пришлось отвернуться. Она чувствовала себя униженной и промокла до нитки. Шелли ожидала, что Хэнк засмеётся, но он не стал – настоящее чудо.

– Эй, рак-отшельник, давно не виделись.

«Он помнит», – подумала Шелли. Хэнк дал ей это прозвище, когда ещё был Хэнком. Он опустил подножку и спрыгнул с велосипеда.

– Может, тебе стоит отойти от поливалки?

У Шелли вырвался нервный смешок.

– Я просто остужаюсь. Сейчас жарко, правда же? Тебе не жарко? Мне жарко.

Хэнк улыбнулся, и старые чувства вновь переполнили Шелли. Это была та самая улыбка, которую она помнила, разве что теперь её не портили брекеты. У Хэнка были идеальные зубы.

– Да, теперь, когда ты это сказала, я умираю от жары, – ответил он и сел рядом с ней мокнуть под поливалкой. Впервые с четвёртого класса Шелли с Хэнком смеялись вместе.

А пару минут спустя они уже шли по улице бок о бок.

– До меня сегодня дошёл безумный слух, – сказал Хэнк. – Какой-то парень сказал, что ты с помощью науки оживила мёртвую лягушку.

Сердце Шелли замерло. В тот момент её классный мозг был последним, о чём ей хотелось бы вспоминать.