— Честно говоря, — проговорил между тем зав, — я понятия не имею, что делать!

Столь откровенное признание заставило Алину испытать чувство благодарности к человеку, старше нее и выше по положению, который удостоил ее доверием настолько, что высказал вслух свою неуверенность. Начальство редко позволяет себе проявлять слабость в присутствии подчиненных, но Мономах знал, каким уважением пользуется у персонала, а потому не боялся время от времени показать свою «человеческую» сущность.

— Надо вытаскивать сломанный протез, — продолжал Мономах. — Это однозначно, но что делать потом?

— Есть надежда, что ее примут в травму? — робко спросила Алина. — Ведь, в сущности, Суворова — их пациентка!

— Сомневаюсь, что это произойдет. Кроме того, бесплатных эндопротезов все равно нет, хоть в травме, хоть у нас!

Алина не могла избежать слухов, гуляющих по больнице, поэтому знала, что у Мономаха проблемы с главным. Также она знала, что зав травматологией — друг Муратова. Алина была девушкой достаточно сообразительной, чтобы сделать верные выводы.

— Я так понимаю, что квот в этом году не будет? — снова начала она.

— Квоты могут появиться, — со вздохом ответил зав, — но Суворова ждать не может: если мы извлечем протез, нужно его заменить сразу. В противном случае женщина останется в лежачем положении надолго, а родни, которая могла бы о ней позаботиться, нет.

— А как насчет соцработника?

— Соцработник может купить продуктов и приготовить еду, но он не станет выносить горшки и делать то, что входит в обязанности сиделки. Кроме того, Суворова не считала нужным в свое время позаботиться о назначении ей соцработника. Я звонил в Комитет и просил предоставить квоту ввиду чрезвычайных обстоятельств, но мне отказали: ждут денег из Москвы, заначек нет.

Оказывается, за время своего кажущегося бездействия Мономах сделал все возможное, чтобы найти способ помочь Суворовой!

— Извините, Владимир Всеволодович, — пробормотала она. — Я думала…

— Ты думала, что я тут штаны зазря просиживаю?

В его глазах заплясали огоньки веселья. Лицо при этом оставалось серьезным, и девушка засомневалась, не почудилось ли ей.

— Нет, но я…

— На самом деле я рад, что ты зашла.

— Правда?

— Это говорит о том, что тебе не все равно. Современная молодежь… черт, я рассуждаю, как старик, да?

— Что вы, вовсе нет! — поторопилась возразить Алина. — Так что вы все-таки намерены делать?

— Попытаюсь подержать Суворову какое-то время после операции, а потом, может, удастся перекинуть ее в другое отделение — скажем, в кардиологию? В конце концов, за ней будет обеспечен уход. А там, глядишь… Погоди, не уходи: у меня вопрос о Гальперине.

— Что вы хотите знать, Владимир Всеволодович?

— Он не слишком тебя достает?

— Не слишком, — улыбнулась она. — И потом, в таких тяжелых случаях характер частенько портится!

— Гальперин всегда был засран… в смысле, он всегда был дрянью.

— Вы раньше были с ним знакомы?

— Не лично.

Она надеялась, что Мономах продолжит, но он не счел возможным обсуждать свои источники информации с подчиненной.

— Ты — единственный человек, который с ним поладил, — добавил он. — Все, кто до тебя пытался ухаживать за адвокатом, были изгнаны из палаты с позором!

— Разве я не первая?

Это стало для нее новостью.

— До тебя были Татьяна и Ольга.

— Татьяна была платной сиделкой Гальперина?!

— Ровно три часа: он устроил скандал, требуя ее заменить. Слава богу, скоро он выписывается!

— Домой, умирать?

— Я — хирург, Алина, — ответил на это Мономах. — Не бог, понимаешь? Операция ему не показана, и у него здоровое сердце, несмотря на то, что организм разрушается раком. Мы сделали все, что зависело от нас, а теперь им должен заниматься онколог. У тебя все?

* * *

— Вы не можете этого требовать!

С этими словами Георгий ворвался в кабинет адвоката Арнаутовой. В руке он держал изрядно помятый файл с бумагами, лицо его полыхало гневом. Алина сжалась в комочек на стуле, мечтая сделаться невидимой. Арнаутова предупреждала, что реакция экс-супруга не заставит себя ждать. Позади Георгия маячила мужская фигура. Алина предположила, что это — адвокат бывшего мужа.

— Дверь! — спокойно произнесла Арнаутова.

— Что?! — злобно сверкнув глазами, переспросил Георгий.

— Дверь прикройте за собой.

— Да я…

Не дожидаясь, пока клиент выскажется, юрист Георгия сделал то, о чем просила Арнаутова.

— Благодарю, — ровным голосом сказала она. — Присаживайтесь.

— Нет уж, я лучше постою! — рявкнул Георгий.

— Как угодно. Тогда вы, — обратилась она к сопровождающему его мужчине. — Простите, мы не знакомы?

— Юрий Олегович Буряк, — представился тот. — К вашим услугам, — добавил он после паузы. Фраза прозвучала старомодно и даже неуместно в данных обстоятельствах.

— Замечательно, — равнодушно отреагировала Арнаутова. — Я так понимаю, у вас имеются возражения в отношении наших предложений?

— Возражения?! — взревел Георгий. — Какое отношение она, — он ткнул пальцем в сторону Алины, — имеет к моим разработкам? Это — интеллектуальная собственность!

Алина отметила, что он обращается не к ней, а к Арнаутовой, понимая, что весь этот абсурд не может исходить от его тихой жены, не обладающей достаточным умом даже для того, чтобы постичь коварные замыслы своего адвоката.

— Согласна, — перебила Арнаутова. — Интеллектуальная собственность. Запатентованная, заметьте! — Алина увидела, как с адвоката Георгия сползает маска безразличной самоуверенности.

— Ну и что? — с вызовом спросил Георгий, не обращая внимания на громкие покашливания своего представителя. — У меня все по закону. Я плачу налоги…

— Рада за вас, — холодно прервала его Арнаутова. — Только я — не налоговая инспекция. Я представляю вашу бывшую супругу и могу доказать, что ее притязания правомерны.

— Что это значит?

— Вы законопослушный гражданин, — со змеиной улыбкой продолжала Арнаутова. — Поэтому вы зарегистрировали ваши разработки в «Роспатенте».

— И?

— Я проверила даты, когда вы это сделали: они относятся к периоду вашего брака с моей доверительницей. Это означает, что ей принадлежит половина дохода от всех игр, оформленных в вашу собственность до развода.

Георгий выглядел ошарашенным.

— Это правда? — спросил он своего адвоката. Выражение лица последнего не сулило ничего хорошего.