Мари наклонилась вперед.

— Вы сказали, что знаете… как действовать, — проговорила она осторожно, как всегда, когда отговаривала клиентов от неудачных бизнес-проектов.

— Вы, наверное, думаете, что я схожу с ума. Старая безумная тетка. Все обстоит не совсем так, как вам кажется. Мой отец был аптекарем, и у меня остались много разных пузырьков, которые я храню на чердаке. О них никто не знает: только я одна поднимаюсь на чердак за елочными игрушками или за каким-нибудь старым барахлом. Мой муж всегда принимает на ночь снотворное. Но это не мешает ему просыпаться и ходить в туалет по сто раз за ночь. Причем он каждый раз заставляет меня вставать. Можно просто увеличить дозу снотворного. Это будет быстрая и безболезненная смерть. Ему не придется страдать. Я же не садистка, в отличие от него.

Мари боялась посмотреть на друзей. План отравления пенсионера казался чудовищным, хотя ей тоже было жаль отчаявшуюся женщину. Она ждала, что скажут остальные, но все хранили молчание.

— Я вам сочувствую, Эльса, — не выдержала она. — И хочу заверить от лица всех нас: то, что вы рассказали, не выйдет за пределы этой комнаты. Я обещаю, мы попытаемся вам помочь. Но, как вы понимаете, убийство не входит в число предоставляемых нашей фирмой услуг. Ваш рассказ поразил меня, и мне вас безумно жаль. Но нужно думать о последствиях, которые могут оказаться трагическими для нас всех. Может, зайдете к нам через неделю? А мы пока подумаем, как вам помочь. Конечно, если что-то случится, приходите сразу. А еще я посоветовала бы вам навестить младшего сына.

На лице Эльсы отразился страх. Она вскочила, бросилась к двери, резко остановилась и оперлась о стену. Потом повернулась и снова села на свое место. На лбу у нее выступили капельки пота.

— Я не хотела все это рассказывать, — прошептала она. — Мне сложно об этом говорить… но, возможно, это побудит вас принять решение и сделать то, о чем я прошу. Я не обращалась ни к кому за помощью из гордости. Но к чему мне теперь гордость?

Она протянула левую руку и положила ее на стол.

— Вы, наверное, не заметили, что мизинец на левой руке у меня не сгибается. Знаю, это почти не заметно. Но эта травма положила конец моей карьере пианистки. Карьере, конечно, громко сказано, но когда-то я играла очень хорошо. Я мечтала стать учительницей музыки, хотела давать уроки у себя дома, пока муж на работе. Это произошло через пару лет после свадьбы. Я ждала второго ребенка, и настроение у меня было подавленное. Муж уже несколько раз показал себя во всей красе, и мне не хотелось его видеть. Я отправилась к адвокату, чтобы разузнать о процедуре развода. В тот же вечер я сказала мужу, что мы не будем счастливы вместе и нам лучше расстаться. Он отнесся к этому на удивление спокойно. Сказал, что ему жаль, но если я так решила, то он не будет противиться. Я должна была заподозрить что-то неладное. Но я была молода и наивна. Потом он сказал, что пойдет спать. Я тоже легла, но никак не могла заснуть. Мне казалось странным, что все разрешится так легко. Спустя какое-то время я встала, пошла в детскую, легла рядом с сыном и там заснула. Меня разбудила боль в пальце. Такая острая, что я закричала на весь дом.

Эльса взяла Анну за руку.

— Он сидел рядом с плоскогубцами в руках, сжимая мой мизинец ровно посередине. Я кричала от боли, а он абсолютно спокойно сказал: в следующий раз это будет указательный палец или большой. Или пальцы нашего сына. Или того, что я ношу под сердцем. И добавил, чтобы я хорошенько подумала, прежде чем подавать на развод. С тех пор я не спала спокойно ни одной ночи, а ведь это случилось почти сорок лет назад. Пожалуйста, дайте мне возможность поспать хоть несколько ночей, прежде чем я умру!

Мари уставилась на Эльсу Карлстен. Эта женщина была похожа на птицу, которой сломали крылья. Сколько же мужества ей понадобилось, чтобы прийти сюда. И тут раздался голос Фредерика:

— Эльса, давайте обсудим, где, когда и как вы передадите нам ту сумму, которую назвали. Думаю, мы с вами договоримся.

Кролики. Он снова почувствовал этот запах. Запах крови, когда отец собирал липкие ошметки пушистых шкурок. У него перед глазами встала картина: отец достает нож и уверенной рукой начинает разделывать самого маленького кролика, с серым мехом, совсем еще детеныша. Он видел мясо, красное, теплое, чувствовал, как его выворачивает наизнанку, слышал издевательский хохот отца. «Ты как девчонка. Ты никогда не станешь настоящим мужиком. Не верю, что у меня мог родиться такой сын».

Всегда сын, мальчик или пацан. Никогда Фредерик. Нет имени — нет души. Только существо на двух ногах. Как заключенные в концлагере с номером вместо имени, хотя, конечно, такие вещи нельзя сравнивать.

Фредерик ответил Эльсе под влиянием этих воспоминаний. И только прочитав реакцию на лицах подруг, понял, что произнес эти слова. Он практически ответил согласием на просьбу Эльсы убить ее мужа. И поставил Мари и Анну в неловкое положение. Мари сделала вид, что ищет что-то на полке, а Анна бросилась убирать чашки, от волнения уронив одну на пол. Фредерик прокашлялся и сказал, что готов на все, чтобы спасти несчастную от мужа-садиста. Ханс Карлстен. Так его зовут. Эльса за время разговора почти ни разу не назвала его по имени. И этим напомнила Фредерику его отца. Имя для нее означало близость. Которая ей была не нужна.

Фредерик знал, что такое издевательства. Уничижительные комментарии по поводу всего — начиная от одежды и увлечений и кончая друзьями. Рассказ Эльсы взволновал его куда сильнее, чем он готов был признать. Он хотел помочь ей. Только не знал как.

Эльса ушла, пообещав позвонить младшему сыну и прийти снова через неделю. Трое друзей дождались, пока за ней захлопнется дверь. Потом Анна резко повернулась к Фредерику.

— Как ты мог? — прошептала она. — Как ты мог сказать, что мы готовы убить ее мужа? Как ты мог договариваться о месте, времени и… Фредерик, ты же не можешь…

— Прости, — поспешил извиниться он, искренне раскаиваясь. — Но это так ужасно. Господи, то, что она рассказала… Ее пальцы… Моя мама была учительницей музыки. Я помню, как она играла. Ее пальцы порхали по клавишам. И эти плоскогубцы… Если бы я не дал слово помочь Эльсе, мне было бы стыдно смотреть на себя в зеркало. Я не хочу сказать, что мы должны действительно сделать то, о чем она просит… хотя признаюсь, мне очень хочется отправить это чудовище на тот свет…

Анна запустила пальцы в волосы, нащупала колтун и начала его нервно распутывать.

— Я испугалась, Фредерик. Мне стало страшно за тебя. Страшно за Эльсу. За себя. За ту ненависть, что пожирает нас изнутри. Не понимаю, что с нами происходит. Мы сидим тут, в кафе, пьем какао и запросто обсуждаем, как совершить убийство. Убить пенсионера. Это чудовищно.

Анна замолчала и начала массировать виски. Мари сидела с непроницаемым видом.

— Ты меня напугал, — снова заговорила Анна. — Я и так была в ужасе от ее рассказа. И тут эти твои слова… Нам нужно обратиться в полицию. Рассказать о насилии, о планируемом убийстве… Пусть они с этим разберутся.