Напряжение достигло пика: может, стоит вернуться назад? Пока не поздно, лечь под одеяло, может, Раиль не заметил моего отсутствия?..

А потом я увидела его. Руслана… Все слова растеряла, шла за ним, не понимая, что нужно говорить, мокрая, замерзшая, неприкаянная. Так хотелось коснуться его, ощутить человеческое тепло, но я в пол смотрела. А в квартире он кофе начал мне готовить, как тогда, пять лет назад, и это окончательно добило. Глаза закрыла и выпалила:



— Спаси нас. Меня и мою дочь. Мой муж… Мне кажется, он хочет меня убить.

— Ты знаешь, что я потребую взамен? — спросил Руслан, а я поняла: до чего же все просто. Нужно просто быть хорошей Зайкой. Послушно сняла с себя мокрое платье, оставшись в белье и шагнула к нему навстречу.

Пальцы её слушались плохо. Боится? Та Зай, которую я знал, в принципе ничего не боялась. За её спиной стояла поддержка семьи. Но эту Зай я не знаю. Взрослая женщина, которая, наверное, знает чего хочет. Отчего же столько неуверенности в неуловимо изменившейся Зайнаб?

Она должна была отступить. Вспыхнуть, заливаясь румянцем. Уйти, громко хлопнув дверью. Прошлая Зай так и сделала бы. Но пуговица расстегивается за пуговицей мучительно медленно, я не могу отвести взгляда от её тонких пальцев. Разве мог я помыслить, что она не испугается?

И я остановить её должен. Немедленно, сейчас. Но что-то внутри меня яростно протестует против этого. Если и было что-то в моей жизни, чего я желал больше всего на свете, больше самой жизни даже, то это была Зайнаб Шакирова, по фамилии мужа я не хотел называть её даже мысленно. И она всегда была не более достижима, чем Луна, и так же далека. А теперь стоит вот, платье снимает, пальцы дрожат. А я взгляда отвести не могу.

Платье упало на пол с отвратительным мокрым шлепком. Зай руками стискивает плечи, смотрит в пол. Затем, словно набравшись решимости, вытягивает руки вдоль тела. Кожа её, все ещё влажная после дождя, пошла пупырышками под моим взглядом. Тогда, пять лет назад она пришла ко мне в вызывающе чёрных кружевах и чулках. Сейчас на ней скромное белое белье, через тонкую ткань соски просвечивают.

Зай вскинула голову и посмотрела мне прямо в глаза. Стоим. Смотрим. Так близко она, шаг сделай, руку протяни — коснешься. А мне орать хочется от безысходности. А ещё — хочется саму Зай. И просто на ночь, и на всю жизнь, или хотя бы на один гребаный час, вопреки всему.

— Оденься, — коротко бросил я. — Я не трахаюсь с замужними бабами.

Она словно сдулась, плечи поникли. Меня захлестнула ярость. Хотелось надавать Зай по щекам, чтобы пришла в себя, знаю только — никогда не трону её и пальцем.

Наклоняется. На голой спине полоска выпирающих позвонков. Платье, блядь, насквозь мокрое поднимает.

Я с трудом сдержал ругательство и пошёл в комнату. Хмель, подаренный виски, уже выветрился, в голове стучит надвигающейся головной болью, в штанах — стояк. До боли упирающийся в грубую ткань джинс.

Юлька часто у меня бывала, думаю, и совсем переехать бы не отказалась, но в моих планах этого не было. Тем не менее ко мне плавно перебрались её шампуни, розовый бритвенный станок, какие-то шмотки. Я нашёл спортивные лосины с логотипом известной фирмы. Свою футболку. Понёс все это барахло Зай.

— Одевайся, — сказал я.

Зай смотрит растерянно на вещи, но принимает, платье снова влажно хлюпает о пол. Я не ухожу. Я мазохист. Она, Зай, та, которую трогать нельзя, про неё и думать нельзя. Но заставить оторвать от неё взгляд сейчас выше моих сил. Одна белая бретелька сползает с плеча, показывая небольшую грудь, ореолу соска. Затем Зай прижимает лифчик к себе.

— Выйди.

Я снова смеюсь. Занятная ночка вышла, право слово, смешнее некуда.

— Ты пришла переспать со мной, — уточняю я, — а теперь отказываешься при мне переодеваться?

— Именно так, — кивает Зай.

И взгляд мой встречает твёрдо. Я плечами пожал, выбил сигарету, вышел, закуривая на ходу, на балкон. Внизу — весь город задорно светится огоньками. Раньше этот вид меня расслаблял, а теперь мыслями там, в комнате с Зай. Не докурив и до середины затушил сигарету и вернулся. Зай успела надеть футболку, она свисала ей почти до колен, теперь сражалась с лосинами. Покачнулась на одной ноге, едва не упала, я успел подхватить.

Нехорошее подозрение окатило словно ушатом ледяной воды. Может, её поведению есть пусть и ужасное, но разумное объяснение? Ухватил за подбородок и вынудил смотреть в глаза. Зрачки расширены, но я не могу понять, воздействие ли это наркотиков.

— Ты принимаешь наркотики? — прямо спросил я.

Зай усмехнулась и покачала головой. Я все ещё был слишком близко к ней, она сделала шажок, приближаясь вплотную. Маленькая, подбородком в грудь упирается, отчего такую странную власть имеет надо мной?

— Руслан, — горячо зашептала она, встав на цыпочки, закинув худые руки на мои плечи. Шёпот обжигает кожу. — Я… Все, что угодно. Всё, что ты захочешь. У меня есть деньги, много денег, сейчас я не могу снять их со счета, но потом…

Говорит, а сама так близко ко мне, хоть волком вой. Только она — чужая жена. И играть в чужие игры я не намерен. В те годы, что я был чемпионом по боям без правил, богатых дамочек, которые хотели разнообразить сексом со мной свою постылую супружескую жизнь было пруд пруди. В гробу я видел такие увеселения, надоело.

— Одевайся, — сухо ответил, — я тебе такси вызову.

Отстранился от неё, отрывая, оставляя вместе с Зай кусок себя. Она натягивает чёртовы Юлькины лосины, а я вдруг понимаю, что уйдёт сейчас. И правильно сделает — я сам её гоню. Но…

— Ты когда ела последний раз?

— Не помню, — пожимает она плечами. — Может, вчера. Или позавчера.

Я глаза закатываю. Набор еды в моем холодильнике немудрен, но стейки есть всегда. Размораживаю кусок в микроволновке, бросаю на сковородку. Зай сидит, кофе пьёт, который уже остыл. Ждёт.

— Никуда не спешишь?

Зай принимает тарелку, отрезает кусочек мяса, рассматривает его, поддев на вилку.

— Я бы вообще не вернулась туда. Просто шла бы по улицам, куда нибудь, куда угодно. Но там — моя девочка. Я не могу оставить её одну. А у тебя так хорошо…

Из подъезда орёт рыжий кот — в очередной раз вернулся, избрав мою квартиру местом дислокации. Я впускаю его, кот входит, на Зай смотрит с сомнением, распушив хвост — баб он не любит. Наверное потому, что Юлька неизменно вытуривала его на улицу, мотивируя тем, что кот наверняка блохаст.

— Он бьёт тебя?

Спрашиваю и думаю — если скажет да, я убью его прямо сегодня. Плевать, что меня потом даже до тюрьмы не довезут, Бикбаев за смерть сына покарает жестоко.

— Нет, — грустно улыбнулась Зай. — Ни разу не ударил.