— Наташ… Ты меня слышишь вообще?

— Да, да, Ал Валерьянна, слышу! Сейчас, сейчас именно это соглашение я и заканчиваю! Скажите Иван Андреичу, что через пятнадцать минут все будет готово…

— А чего ты так долго? У тебя в базе таких соглашений — хоть пруд пруди! Имена-реквизиты поменяла, и все дела!

Черт бы их побрал, этих старых и опытных секретарш. Все-то они знают, и на мякине их не проведешь, и на драной козе не объедешь.

— Да-да, я сейчас все сделаю, Алла Валерьянна…

— А вот интересно, чего это ты от меня так поспешно спрятала, Наташенька?

— Где спрятала? Вы о чем? — состроила наивное и очень удивленное лицо Наташа, почувствовав, как неприятно шелохнулось в груди и часто забилось сердце.

— Ну, когда я вошла, у тебя на компьютере какой-то сплошной текст был набран…

Наташа вскинула голову, на ходу пытаясь придумать отвлекающий и по мере возможности остроумный ответ, глянула на Аллу Валерьяновну и… обомлела. То есть вида, конечно, не показала — еще чего не хватало! — но ее пронзило озарение: да вот же она, настоящая женщина-стерва, вот она, матушка, в чистом природном виде! Вон как горит, полыхает знойное любопытство в глазах, и каблучок пристукивает по полу нетерпеливой дробью в ожидании информации. Чует, чует тонкий стервозный нос Аллы Валерьяновны, что информацией здесь и впрямь поживиться можно. И не в том дело, что ей эта информация так уж до зарезу нужна, а в том, что она от других законным обладателем тщательно скрывается. Дело как раз в ней — в тщательности. В этом и есть суть женщины-стервы: расколоть, разбить эту проклятую, с ума сводящую чужую тщательность и добыть то, что другому дорого. Просто так, ради спортивного интереса.

Правда, старовата несколько для задуманного образа Алла Валерьянна, явно старовата! Но на безрыбье, как говорится… Внешность объекта в данном случае ценности не представляет, здесь внутреннее содержание дороже. Тем более что внешний портретный образ книжной героини давно ею продуман — она должна быть очень, очень яркой брюнеткой с чистым детским личиком и немного надменным, лениво-внимательным выражением зеленых глаз. И еще — она должна быть высокая и гибкая, как змея. И улыбка у нее должна быть ласковая, но в то же время коварная, змеиная, притягивающая взгляд. У Аллы Валерьяновны тоже, между прочим, часто на устах такая улыбка играет — ни с того ни с сего появляется, будто сама по себе. Наверное, она в этот момент молодость свою стервозную вспоминает, как та старая цирковая лошадь, которая начинает копытом бить, когда ее на арену выводят. Чует запах опилок и волнуется. Вот и Алла Валерьянна что-то такое сейчас почуяла — ишь, как глазом горит да шпилькой дробушку бьет! Не хуже той цирковой лошади.

— Так что ты там прячешь, Наташенька? От меня, что ли?

— Ничего я не прячу. Чего мне от вас прятать, Ал Валерьянна? Сейчас я быстренько допишу соглашение, отнесу Ивану Андреичу, а потом мы с вами чаю попьем. Посидим, поговорим, новости всякие обсудим, посплетничаем…

От удивления и без того длинное лицо Аллы Валерьяновны поползло вниз — не часто ее баловали здешние молодые сотрудницы такими предложениями. Никто не желал с ней ни чаи распивать, ни новости обсуждать, ни сплетничать. Потому что — какой такой интерес со старухой-секретаршей дружить, если честно? Дарить ей свою молодую резвую энергию? Офисный народ нынче в этих вопросах продвинутый, к наивной благотворительности не способный.

— Ой, ну конечно же, Наташенька… Спасибо… Конечно, попьем чайку! У меня настоящий есть, китайский, зеленым листочком… И шоколадка большая есть, с орехами!

— Ну вот и замечательно. Сейчас, я быстро!

Соглашение о «взаимовыгодном сотрудничестве» Наташа состряпала за пять минут. А может, и меньше. Права была Алла Валерьяновна — чего там делать-то? Все уже давно сделано — ждут в компьютере своего часа несколько типовых «рыбок» с набившими оскомину пустыми красивыми фразами. Так, теперь осталось распечатать, тупое радостно-послушное выражение на лицо натянуть и — вперед, начальнику на подпись.

Иван Андреич, однако, и взглянуть на нее не соизволил. И выражение лица должным образом не оценил. Буркнул, не отрывая взгляда от монитора, что-то вроде «…оставьте, я посмотрю» и нервно мотнул буйволиной шеей, демонстрируя начальственное раздражение. Плохо дело. Надо будет попозже напрячь себя и помириться. Как говорится, минуй нас пуще всех печалей…

— И чем ты, Наташенька, так шефа сумела прогневить? — сочувственно спросила Алла Валерьяновна, наливая ей в широкую щегольскую чашку зеленый чай. — Ты как от него утром выскочила, с тех пор он сам не свой…

— Не знаю. Наверное, у него перепады давления. К вечеру дождь обещали. Ничего, завтра пройдет.

— Ой, не знаю, Наташенька… Он же, как ты ушла, сразу кадровика Нину Семеновну к себе позвал, велел срочно подыскать ему вторую помощницу.

— Да?! А разве у нас по штату еще одна ставка помощника есть? — неприятно удивилась Наташа.

— Есть! Я точно знаю, что есть! Наша Нина Семеновна над штатным расписанием трясется как курица, держит его в секрете за семью печатями… Но уж я-то знаю, что есть! От меня ничего не скроешь! Я знаю, сколько у нас тут «подснежников» сидит и кто кому родственником приходится…

Алла Валерьяновна возбужденно сверкнула глазами и придвинула поближе густо напудренное лицо, готовясь выдать горячую порцию секретной информации. Наташе вдруг стало не по себе — зря, наверное, она это чаепитие затеяла. Урожай нужных «фишек» она с этой старой грымзы вряд ли соберет. Вот сплетен — это сколько угодно, это — пожалуйста! Но сплетни — дело земное, простое, низменное, малопривлекательное. Зачем ей сплетни?

— …Я тебе даже больше скажу, Наташенька! — перейдя на посвистывающий шепот, доверительно сообщила Алла Валерьяновна. — Нина Семеновна какой-то своей знакомой уже позвонила, и та знакомая еще кому-то звонила… В общем, завтра на это место человек придет. Вторым помощником Ивана Андреича будет. Хорошее место-то, ничего не скажешь… Сиди себе, дурака валяй, а деньги неплохие платят…

— Что — уже завтра? — снова неприятно удивилась Наташа. — Надо же, как быстро…

— Так я и говорю — расстаралась Нина Семеновна для Ивана Андреича! Она ведь ему дальней родственницей приходится, ты знаешь? Нины Семеновны двоюродный брат был женат на золовке его второй жены… Наташенька, что с тобой? Ты меня не слушаешь совсем! Тебе плохо, Наташенька? Ты побледнела вся…

Наташе и впрямь было нехорошо. И не сказать, что это «нехорошо» происходило от только что услышанных новостей — они были вовсе не страшными. Что-то происходило с нею изнутри неприятное, зашевелилась, подступила к горлу холодная тревога, совершенно беспричинная и оттого еще более тошнотворная. Пальцы, ухватившие чашку за витую тонкую ручку, вдруг задрожали, горячий чай выплеснулся на колени, и она подскочила со стула почти радостно: боль от ожога тут же и отогнала мимолетное неприятное чувство. Да и повод появился улизнуть от этой дурацкой, спровоцированной ею же самой чайной церемонии.