– Мне бы не хотелось это обсуждать. Я никогда не интересовалась политикой.

Они не унимались.

– Наверняка, перед тем как вам сюда приехать, – сказал сын, – вы наслушались россказней об угнетенном положении женщин в Иране. Сейчас, погостив здесь, вы убедились, что все это выдумки?

Вопрос показался мне слишком нелепым.

– Я убедилась в обратном, – ответила я.

Я уже собралась было разразиться тирадой по этому поводу, но, посмотрев на надменных, высокомерных мужчин, перебирающих четки со словами «Алла акбар», и на подобострастно молчавших, укутанных в чадру женщин, передумала.

– Не хочу я об этом говорить, – отрезала я. – И отказываюсь отвечать на дальнейшие вопросы. – Повернувшись к Махмуди, я вполголоса попросила: – Лучше уведи меня отсюда. Здесь не суд, а я не свидетель.

Махмуди оказался в щекотливом положении: с одной стороны, ему следовало защитить свою жену, с другой – проявить уважение к родственникам. Он решил, что лучше просто отмолчаться, и разговор перешел на религиозные темы.

Сын достал с полки книгу и сделал на ней надпись: «От всего сердца – Бетти».

Это была книга нравоучительных изречений Имама Али, основателя секты шиитов. Мне объяснили, что сам Мохаммед повелел Имаму Али стать его преемником, но после смерти пророка сунниты захватили власть в свои руки и установили контроль над большей частью исламского мира. Что и являлось яблоком раздора между суннитами и шиитами.

Я постаралась принять подарок как можно любезнее, однако остаток вечера прошел натянуто. После чая мы ушли.

Уже у нас в комнате в доме Амех Бозорг между нами вспыхнул спор.

– Это было невежливо с твоей стороны, – выговаривал мне Махмуди. – Ты должна была с ними согласиться.

– Но ведь это неправда.

– Правда, – изрек мой муж.

Я не поверила своим ушам: Махмуди разделял точку зрения шиитов, утверждавших, будто женщины являются самой что ни на есть полноправной половиной населения Ирана.

– Это твое предубеждение, – продолжал Махмуди. – Женщин в Иране никто не угнетает.

Боже правый! Он собственными глазами видел, как здешние женщины становились рабынями своих мужей, как их закрепощали и религия, и правительство, что явствовало хотя бы из оскорбительного и вредного для здоровья пережитка прошлого – традиционной женской одежды.

Мы легли спать, обозленные друг на друга.

По настоянию некоторых членов семьи мы побывали в одном из дворцов бывшего шаха. Когда мы вошли во дворец, мужчин и женщин разделили. Меня вместе с другими женщинами ввели в комнату, где обыскали на случай контрабанды и проверили, надлежащим ли образом я одета. На мне были манто и русари, подаренные Амех Бозорг, а также толстые черные носки. И хотя ноги были закрыты до последнего миллиметра, меня все равно не пропустили. Старшая «инспектриса» заявила через переводчика, что мне не хватает плотных шаровар.

Махмуди, выяснив причину задержки, решил вмешаться. Он объяснил, что я иностранка и не имею длинных шаровар. Но его объяснение было отвергнуто, и всей группе пришлось ждать, пока жена Маммаля, Нассерин, сходит к родителям – они жили поблизости – и принесет мне недостающие шаровары.

Тем не менее Махмуди продолжал утверждать, что и это не свидетельствует об ущемлении женских прав.

– Просто бабе захотелось покуражиться, вот и все. Это не норма.

Когда наконец мы были допущены во дворец, нас ждало разочарование. Мифическое богатство было почти полностью разграблено мародерами Хомейни, а то, что осталось, – варварски уничтожено. От роскоши шаха не осталось и следа, однако экскурсовод подробно описывал нам его бесстыдное, порочное богатство, затем подвел нас к окну, откуда открывался вид на трущобы, и прокомментировал это следующим образом: как мог шах купаться в роскоши, наблюдая нищету масс?! Мы шли по пустым залам и заглядывали в комнаты, где сохранилась кое-какая обстановка, – вокруг нас с истошными криками носились немытые, брошенные без присмотра дети. Главной достопримечательностью дворца оказался ларек, где продавали исламскую литературу.

Этот поход не дал ничего ни уму, ни сердцу, однако благодаря ему мы с Махтаб скоротали еще один день нашего пребывания в Иране.

Время тянулось мучительно долго. Мы с Махтаб жили ожиданием возвращения в Америку – к нормальной, здоровой жизни.

В середине второй недели нашего «отпуска» благодаря Резе и Ассий на нас повеяло домом. Одним из самых дорогих воспоминаний Резы об Америке был День благодарения, проведенный с нами в Корпус-Кристи. И сейчас он попросил меня приготовить на ужин индейку.

Идея привела меня в восторг. Я вручила Резе список того, что нужно купить, и он целый день рыскал по магазинам.

Индейка оказалась тощей, непотрошеной, в перьях, с неотрубленными ногами и головой. Я провозилась с ней целый день, так как обязана была справиться с задачей. Кухня Ассий, хотя и не блистала чистотой, была стерильной по сравнению с кухней Амех Бозорг, и я с удовольствием готовила, радуясь возможности отметить американский праздник.

В хозяйстве Ассий не было сковородки. Духовкой она тоже никогда не пользовалась. Мне пришлось разрубить индейку на несколько больших кусков и запечь их в кастрюлях. Махмуди и Реза сновали между кухнями Ассий и Амех Бозорг, точно выполняя мои инструкции шеф-повара.

Мне пришлось изобретать замену многим продуктам. Вместо шалфея я добавила в подливу марсай – пряную траву – и свежий сельдерей, который Реза отыскал после нескольких часов хождения по рынкам. Для начинки я выпекла некое подобие французского хлеба. Картошку, которая была здесь деликатесом, я протерла через дуршлаг с помощью деревянного пестика, напоминавшего кеглю, затем размяла в кашицу все тем же пестиком, и получилось картофельное пюре.

За что бы я ни взялась, я натыкалась на различия в бытовой культуре. Иранцы понятия не имеют о существовании посудных полотенец или прихваток для кастрюль. Вместо вощеной бумаги или целлофана они заворачивают продукты в газеты. Мое намерение испечь яблочный пирог не осуществилось из-за отсутствия сковороды, и пришлось печь яблочное печенье. О температуре в духовке я могла только догадываться, так как делений на термометре не было видно, а Ассий была бессильна мне помочь, потому что никогда не пользовалась духовкой.

В результате целого дня трудов я приготовила сухую, жилистую и в общем безвкусную индейку. Но Реза, Ассий и их гости ели и похваливали – по правде говоря, по сравнению с грязной, жирной пищей, которой нас потчевали в Иране, мое кушанье было поистине праздничным.

Махмуди чрезвычайно мною гордился.

Наконец наступил последний день нашего отпуска. Маджид предложил провести утро в парке Мелят.

Мы с радостью приняли его предложение. Маджид был единственным по-настоящему приятным человеком в семействе Амех Бозорг, единственным, у кого живо светились глаза. Маджид и Зия, который произвел на меня такое сильное впечатление в аэропорту, были совладельцами косметической фабрики. Основной продукцией их предприятия был дезодорант, которым почему-то и не пахло в доме Амех Бозорг.