Нам приходилось отвечать на кучу вопросов: и о политике, и о жизни в Москве, и о том, насколько красивы русские девушки и сложно ли с ними познакомиться. В процессе беседы ангольцы не всегда использовали знакомую нам лексику, порой вставляли выражения из языка овимбунду или использовали известные слова в незнакомом для нас значении (типа: парень – не «rapaz», а «gajo»). Мы не стеснялись их перебивать и спрашивать о смысле незнакомых слов. Таким образом мы быстро нарабатывали багаж «местной» лексики и потом сами уже метко использовали полученные познания, от чего африканцы обычно приходили в восторг, считая русских неимоверно способными к языкам…

Вместе с советниками и специалистами из СССР в Анголе в 1975–1988 гг. располагался кубинский армейский корпус. Военную Миссию в Луанде охраняли кубинские солдаты, мы с ними быстро подружились, подкармливали их продуктами и пивом из нашего валютного магазина. Имея навык португальского, мы довольно быстро освоили испанский и могли спокойно переводить сразу три языка – испанский, португальский и русский. Стоят, например, трое: наш советник, кубинский командир и ангольский офицер. Переводишь им с русского на испанский, с испанского на португальский, с португальского на русский – и так по кругу. Владение испанским языком не раз помогало нам в нелегкой работе переводчика. Выручало и то, что многие кубинцы, особенно офицеры, учились в СССР и хорошо говорили по-русски.

Состав переводчиков, несших военную службу в Анголе в тот период, можно разделить на две категории. Первая – это курсанты и офицеры, в основном выпускники 10-месячных ускоренных курсов ВИИЯ – Военного Института МО СССР. Большинство из них выпускались в звании младших лейтенантов и на два года направлялись в Анголу, а по возвращении уже лейтенантами доучивались на офицерских курсах.

Иногда курсантов посылали «на стажировку» после второго курса и возвращались они опять же курсантами, так и не получив офицерских званий. Многие за время учебы в ВИИЯ отправлялись в подобные командировки по 2–3 раза: в результате обучение растягивалось у них на 6–7 лет.

Другую категорию составляли такие как мы, выпускники гражданских вузов, например, переводчики или учителя испанского или португальского языка. Молодыми специалистами после распределения в Министерство обороны в звании лейтенантов они направлялись на военную службу и после обязательных двух лет получали возможность остаться в армии и продолжить карьеру в качестве военных переводчиков. Однако пользовались этой возможностью немногие, большинство предпочитали возвращаться к гражданской жизни.

Переводчики-«виияковцы» и выпускники гражданских вузов были по-разному подготовлены. В ВИИЯ большинство курсантов поступали из армии, соответственно, обладали определенной военной подготовкой, умели обращаться с оружием и техникой. Им преподавались специальные предметы: тактика и военное страноведение. Преподаватели военного вуза доносили до курсантов специфику положения в стране, особенности ее обычаев, местной культуры, колорита. Ведь, как правило, они сами бывали там неоднократно.

Выпускники же гражданских инязов (например, нашего МГПИИЯ им. Мориса Тореза) после трех или пяти лет интенсивной отработанной программы блестяще и бегло владели языком, чего нельзя было сказать о курсантах-годичниках ВИИЯ. Однако гражданские инязовцы не имели военной подготовки, кроме теоретических знаний, полученных на военной кафедре института. Выпускников-переводчиков уже на пятом курсе распределяли в Министерство обороны. Педагогов сначала могли приписать к Министерству образования, а спустя несколько лет направить им вызов из военкомата.

В Анголе «гражданским» переводчикам, таким, как мы с товарищами, приходилось изучать военное дело едва ли не в бою и овладевать сразу несколькими специальностями. Случалось, что в ходе командировки переводчика во время службы перебрасывали в войска другого назначения, что предполагало изучение новой терминологии, специфических определений и получение в кратчайшие сроки новых специальных знаний.

Так, например, мне удалось поработать и с артиллеристами, и с моряками, и со связистами, и в ВВС с вертолетами МИ-24. Наиболее продолжительное время я служил в школе по подготовке специалистов-радиотехников в Сауримо, что на границе с Конго.

Из-за дефицита специалистов с португальским языком довольно часто на работу в Анголу набирали переводчиков с испанским. В принципе, оба языка – испанский и португальский – имеют общую основу и много однокоренных слов, их грамматика также очень похожа.

Прибыв на место службы, «испанцы» «доучивались» – им приходилось покупать словари, на месте брать у курсантов ВИИЯ учебники и изучать португальский язык за 1–2 месяца. Естественно, таким переводчикам приходилось сперва работать совместно с другим, более опытным коллегой и лишь потом, освоившись с языком, они могли переводить самостоятельно.

Срок командировки для переводчика, как и для военспецов, составлял два года без семьи и три – с семьей. После года в «боевом» округе появлялось право перевода в «небоевой» – тот, где серьезные боевые действия не велись. Но обстоятельства складывались по-разному: одни проводили два года службы в относительно спокойных провинциях, другие весь срок оставались в зоне боевых действий.

Нередко привлекали выпускников МГПИИЯ к работе в качестве бортпереводчиков английского языка в составе летных экипажей. Наш коллега из ВИИЯ, работавший на борту АН-26, вспоминал, что «на бортпереводе даже своя терминология и произношение другое, не такое, как в обычном разговорном английском языке». Он поведал нам, что, несмотря на свой неплохой английский, в первый день порядка 40 минут был почти парализован, осознав свою ответственность за судьбу экипажа, пассажиров, соседних бортов. Ведь одно неверное слово, непонятая команда – и катастрофа неизбежна.

Его охватил страх что-либо сделать не так: «Надеваешь наушники – слушаешь весь эфир, все самолеты, вертолеты, вышки. Когда кто-то говорит, ты не имеешь права вклиниваться. Если нажимаешь рычаг «эфир», весь эфир отключается, и говоришь только ты. Если сделаешь это, когда говорит кто-то еще – потом, на земле, могут оштрафовать. Нужно выгадать паузу, когда все замолкают».

Также с английским языком работали наши переводчики в лагерях СВАПО (Народной организации Юго-Западной Африки), рядом с Намибией.

Формально как переводчики и советники, так и специалисты не должны были принимать участия в боевых действиях. Фактически получалось иначе. В случае попадания в бригаду, которая участвовала в боевых операциях, переводчик, так или иначе, оказывался в гуще событий. Никто не был застрахован от контузий, увечий, ранений, даже гибели. Опасность в воюющей стране подстерегала как на земле, так и в воздухе: самолеты нередко сбивали, и переводчик делил судьбу с прочими членами экипажа и пассажирами.

Находящиеся в боевых бригадах переводчики иногда награждались, причем такими медалями, как «За боевые заслуги», «За мужество». Но чаще представления к награде переводчиков отклонялись вышестоящим командованием. Нашим коллегам, особенно молодым, было обидно, когда за одну и ту же операцию старшим по званию офицерам давали медали, а то и ордена, а им объясняли: «вы практиканты, не кадровые военные, вам не