Он направился к мужу Бренды, сидевшему на своей скамейке наладчика между тисками и колесом из карборунда, с чашкой фабричного чая в одной руке и сэндвичем с сыром в другой, — половина его уже была съедена, другую он собирался поднести ко рту.

— Подвинься, — сказал Артур, присаживаясь рядом. — Дай место бедному крольчонку!

— Смотри чай не опрокинь, — пробурчал Джек.

Артур отвинтил крышку фляги и плеснул себе обжигающего чая.

— Не хочешь попробовать? — предложил он. — А то на твоем пойле только язву заработаешь.

Джек развернул второй сэндвич. У Артура был свой, достаточно внушительный, но ему хотелось, чтобы Джек угостил его тем, что был приготовлен руками Бренды. Да нет, даже если предложит, откажусь, тут же одернул он себя. Черт, так ведь и выдать себя недолго.

— Для других этот чай хорош, — сказал Джек, — стало быть, и для меня тоже. Я непривередлив. — Его рабочий халат был чисто выстиран и выглажен, только возле нагрудного кармана виднелись несколько пятнышек, а простая голубая рубаха без воротника небрежно сколота на шее булавкой. Это был свежий на вид мужчина двадцати девяти — тридцати лет, хотя его портило вечно хмурое выражение лица — предмет безжалостных насмешек тех, чьи станки он обслуживал.

— А надо бы, — наставительно произнес Артур. — Все должны быть привередливыми. А то есть ребята, которые мочу пить готовы, если ее разольют по китайским чашкам.

Лицо у Джека разгладилось. Он и сам не ругался, и не любил, когда другие ругаются.

— Нет, — возразил он, — до этого никто не дойдет. Вообще-то я мог бы попросить Бренду наполнить мне флягу, но не хочется ее беспокоить.

— Да что это за беспокойство. — Артур надкусил сэндвич.

— Еще какое, когда у тебя на руках двое малышей. Джеки такой проказник. Вчера днем с лестницы свалился.

— Ничего себе не повредил? — спросил Артур с несколько чрезмерной поспешностью.

— Несколько синяков да вопил пару часов. А так все в порядке. Он у меня, если хочешь знать, железный.

Пора сменить тему. Как по канату идешь, старый ты греховодник, прикрикнул на себя Артур. Не поздно ли?

— Как там на скачках?

— Нормально. Пять фунтов выиграл.

Действительно, неплохо.

— Везет тебе, ублюдок, — выругался он. — А я в субботу поставил десять шиллингов на Красного, и ни цента назад не получил. Честное слово, прибью как-нибудь этого букмекера.

— Букмекер-то здесь при чем? — рассудительно сказал Джек. — Суеверный ты какой-то. Все просто: ты либо выигрываешь, либо проигрываешь, а в удачу я не верю.

Артур смял обертку от сэндвича и бросил ее через проход в чью-то рабочую корзинку.

— В точку! — воскликнул он. — Нет, Джек, ты только посмотри, даже если бы целился, лучше бы не получилось.

— Да и вообще, — продолжал Джек, — я считаю, что в конечном итоге удача никого еще до добра не доводила.

— Ну, а по мне так все наоборот, — возразил Артур. — Мне чаще всего везет, вот и все. Иногда, конечно, получишь между глаз. Но редко. Так что да, я суеверен, и я верю в удачу.

— Только на той неделе ты мне говорил, что веришь в коммунизм, — с упреком сказал Джек, — а теперь заявляешь, что суеверен и веришь в удачу. Товарищам это не понравится, — закончил он с коротким смешком.

— Ну и ладно, — огрызнулся Артур, дожевывая второй сэндвич и глотая чай. — Не понравится, так пусть подавятся.

— Ты так говоришь, потому что на самом деле у тебя с ними нет ничего общего.

— Я сказал только то, что они не хуже других, вот что я сказал, — заупрямился Артур. — И это не шутка. Думаешь, я бы дал тебе хоть пенни, если бы угадал счет в футболе? Или кому-нибудь еще? Вряд ли. Все бы себе оставил, разве что семью бы не обделил. Купил бы своим дом, наладил им жизнь, а остальные пусть зубами щелкают. Я слышал, ребята, выигравшие в футбольную лотерею, получают тысячи писем с просьбами поделиться, но знаешь, что бы сделал я, окажись на их месте? Не знаешь? Ну так я скажу тебе: устроил бы костер из этих писем. Потому что, Джек, я не верю в равную дележку. Возьми хоть ребят, что соловьем разливаются за фабричными воротами. Мне нравится слушать, как они говорят про Россию, про фермы и электростанции, потому что это интересно, но когда начинается трепотня про систему, при которой все равны, — это дело другое. Я не коммунист, заруби это себе на носу. Но коммунисты мне нравятся, хотя бы потому, что не похожи на этих жирных котов-тори из парламента. Да и на ворюг-лейбористов тоже. Эти каждую неделю залезают нам в карман, выдумывая всякие страховки и налоги, да еще говорят, что это ради нашего же собственного блага. Дай мне власть, и знаешь, что бы я стал делать? Стал бы ходить по английским фабрикам, одна за другой, с брошюрками и разыгрывать в лотерею парламент. «Шесть пенсов штука, парни, — предлагал бы я. — Победителю — большой классный дом», — а когда бы набил карманы, устроился бы где-нибудь с пятнадцатью женщинами и пятнадцатью машинами. Вот так.

Правда, Джек, по-моему, я говорил тебе, что на прошлых выборах голосовал за коммуниста. Но только потому, что подумал: иначе бедняга вообще не получит ни одного голоса. А я люблю помогать тем, кто проигрывает. К тому же, понимаешь ли, я вообще не должен был голосовать, потому что тогда мне еще не исполнилось двадцати одного, но я воспользовался отцовской карточкой: он тогда мучился болями в спине и не вставал с постели. Я потихоньку вытащил эту штуковину у него из кармана куртки и перед входом на участок сказал копу, а внутри малому, что раздавал за столом бюллетени, что меня зовут Гарольд Ситон. Никто даже не почесался, чтобы взглянуть на карточку, и я прошел в кабинку и проголосовал. Вот так вот. Помню, пока наружу не вышел, не верил, что прокатило. И я бы снова проделал такой фокус, как пить дать.

— Если бы застукали, мог десятку схватить, — сказал Джек. — Это тебе не шутки. Так что, считай, тебе повезло.

— Так я же говорил, что я везучий, — победоносно заявил Артур. — Да и для чего другого пишут все эти кретинские законы, если не для того, чтобы такие парни, как я, их нарушали?

— Ладно, ты хвост-то не особо распускай, — осадил его Джек. — Когда-нибудь попадешься.

— На чем? Уж не о женитьбе ли ты? Неужто ты держишь меня за такого болвана?

Артур нащупал слабое место Джека, и тот поспешил занять оборонительную позицию.

— Этого я не говорил. Но и я не по дурости женился. Просто захотелось, вот и все. Шел на это с открытыми глазами. И мне нравится такая жизнь, вот тебе и весь сказ. Мне нравится Бренда, я нравлюсь Бренде, и все у нас хорошо. Если не обижать друг друга, супружеская жизнь — это то, что надо.

— Ладно, верю. Хотя куча народа не поверила бы.

А кто бы поверил, что у меня шуры-муры с его женой? Когда-нибудь, наверное, он все узнает, но в любом случае не петушись, петушок ты эдакий. Если чересчур петушиться, удача повернется к тебе спиной, так что гляди в оба. Самое скверное во всем этом то, что Джек мне нравится. Джек хороший малый, едва ли не лучший. Жаль, что мир так жесток. Но я не могу забыть, что он каждую ночь спит с Брендой. Наверное, мне следовало бы надеяться, что в один прекрасный день его собьет автобус и тогда я смогу жениться на Бренде и спать с ней каждую ночь, но почему-то мне не хочется, чтобы его сбил автобус.