Каждый выпуск бойцов заканчивался двухнедельными учениями, состоящими из заданий-сюрпризов. Например, в заброшенном здании мы выступали в роли террористов. Швыряли из окон камни, лили краску. А экзаменуемые после длительного марш-броска нас захватывали. Х. кричал: «Вы все мертвые», – и объяснял, кто что сделал не так. Командир взвода Н., добродушный детина с постоянно красным лицом, вернулся с учений осунувшимся и бледным как мел. Снова лицо его заалело только через неделю. Что уж говорить о ребятах, для которых это было впервой. В честь их возвращения на базе устраивался праздник, с дымовыми шашками и гранатами вместо салюта. До этой счастливой минуты «доживала» едва ли половина тех, кто начинал курс.

Перед отправкой на это испытание Х. поручил мне изъять из сухпайков шоколад, изюм, курагу, орешки, фруктовый сироп. Самое вкусное и энергетически ценное. Я вспомнил наши вылазки в пустыню в десанте, которые по сравнению с этим были просто увеселительными прогулками. Мне стало жаль ребят, которые в пятидесятиградусную жару будут давиться тушенкой и черствым хлебом. Втихаря оставил упаковку другую деликатесов. Но Х. поймал меня за этим делом и сказал, чтобы я никогда так не делал. Пожалуй, в первый раз в его голосе появились металлические нотки. Немного погодя я спросил его: «Почему он не жалеет ребят?» Он ответил, что их должна «пуля пожалеть», а его задача – создать невыносимые условия. Пусть в конце курса останется не пятнадцать, а пять человек, но в них надо быть полностью уверенными.

Как-то мне довелось помогать замкомандира «арабской» роты К. И я понял, что в принципе жалеть вообще никого не принято. Услышал по громкой связи доклад о проведённой операции. Все прошло нормально, но один из бойцов не закрыл окно в машине и получил камнем в голову.

– Это очень хорошо, – произнёс К., – может, поумнеет.

Довелось мне повозить и заместителя начальника базы М. Проезжая мимо палестинских деревушек, он рассказывал мне о проведённых там операциях. Я задал ему чисто мальчишеский вопрос: «А ты сам кого-то завалил?» Он ответил, что как только ему придётся нажать на курок – он закончится как командир и уйдёт со службы, потому что плохо подготовил операцию. Тогда я понял, что строже всего командиры относятся к самим себе, а безжалостны к подчиненным от того, что хотят сохранить их жизни. В израильской армии нет команды «вперед», а есть команда «за мной». Не уберечь солдата – это катастрофа для всей страны, а для его командира – трагедия на всю жизнь.

Служить под началом Х. было одно удовольствие. Я быстро освоился со своими обязанностями. Появилось время для чтения. Со свободными от операций солдатами боевых рот мы рубились в «Плейстейшин». Я обучил их играть в «Дурака», игра стала популярной на базе. Вечерами мы узким кругом собирались в клубе, поглощали принесенные поваром изысканные блюда и смотрели футбол. Как, наверное, и во всех армиях, жизнь обслуги куда вольготнее и приятнее, чем у элиты, которую она обслуживает.

Как-то раз под штабом я заметил понурившегося солдата. Он был мне симпатичен, потому что всегда беспрекословно откликался на мои просьбы. Ему предстоял суд из-за утерянной каски. Я его утешил, мол, ее кто-то забрал, но она же все равно в армии осталась. Это его не успокоило: «А они мне скажут, как ты будешь с террористами воевать, если за каской не мог уследить. Что я им отвечу? Ведь они только и ищут повод, чтобы выгнать».

Я тут же отдал парню свою каску. А себе потом взял на складе другую. Там всегда возникают излишки. Радости его не было предела. Для меня это был пустяк, а для без пяти минут элитного спецназовца – вопрос жизни и смерти.

Все снисходительно относились к моим чудачествам. Один раз я понес на регулярную проверку пистолеты наших офицеров. Для понта засунул все шесть за пояс и гордо прохаживался по базе. Когда об этом сообщили Х., он, вместо того чтобы взгреть меня, сказал: «В следующий раз понесешь только мой». Как-то я взял майорские погоны со стола замкомандира базы М. Надел их на себя и начал гордо расхаживать по кабинету. Когда в нем неожиданно появился хозяин – я окаменел. А он шутливо вытянулся в струнку и отдал мне честь.

Х. же продолжал давать мне уроки порядочности и справедливости. Как-то перед выходными я вымыл нашу старушку «Тойоту». А его заместитель уехал на ней домой. Бойцы и командиры ездят в увольнительные на служебном транспорте. Вернулась «бабушка» вся в грязи. Я предупредил Х., что иду её мыть. Он удивился: «Ведь ты же её только помыл». Разобравшись, распорядился: «Он запачкал, пусть идёт и моет».

Не говорю уже о том, сколько ума я мог бы набраться от этих ребят. Только сейчас понимаю, как в доли секунды они принимали решение на несколько ходов вперед. Но в одном месте у меня играло детство. Чем шикарнее становилась моя служба, тем больше я тосковал по ребятам из отделения: придурку Фиксману, добродушному Джозефу, приколисту Дуду. Постоянно с ними болтал по телефону. А тут еще началась Ливанская война. Их бросили в самое пекло. В дымовой завесе, поставленной вертолетами, они вошли в деревушку Бинт Джбейл, где их поджидал элитный спецназ террористической группировки «Хизбалла» с лучшими в мире противотанковыми комплексами «Корнет» и прочим современным российским оружием. Один парень из нашей роты погиб. Несколько были ранены. Значок за Ливанскую войну я получил, как и вся армия, наравне с ребятами. Но вешать его рядом со значком за прыжки не стал. Было стыдно.

Я пошел к Х. и попросил помочь мне вернуться. Он стал отговаривать. Раскрыл «тайну» о том, что нашу старушку «Тойоту» сменит новёхонькая «Исузу». Я стоял на своем. И в конце он сказал: «Как боец бойца я тебя понимаю». Для моего возвращения Х., замкомандира «арабской» роты К., замкомандира базы М. и лично командующий спецназа «Вишня» написали проникновенные письма о том, что произошла трагическая ошибка или недоразумение. Боец рвётся в строй, и его надо вернуть.

Не прислушаться к таким авторитетным людям не могли. Я к великой радости ребят вернулся. Командиры восприняли мое возвращение сдержанно. Наше отделение было и так весьма проблемным, а тут в него вернули еще одного разгильдяя. В моё чудесное исправление, в отличие от кадровиков генштаба, они не поверили. И не ошиблись.

После курсов на учебной базе до конца первого года службы подготовка идёт в тесной связке с боевыми ротами. Но я пропустил этот этап в изгнании, а ребята провели его на войне. Поэтому значок бойца-десантника – змея с крыльями и мечом – я получил не в обычном порядке.

Отделение наше разбросали по разным ротам. Батальон состоит из учебной, вспомогательной и трех боевых рот. Разведывательная, оперативная и огневой поддержки (миномётная). Но это военная специализация, а в мирное время роты по задачам мало чем отличаются друг от друга. Я попал в оперативную роту «Мивцаит». В хорошее отделение и под начало очень толкового сержанта Ави. Его скрупулёзность и требовательность сочетались с добродушием и хитростью, которая помогала минимизировать неизбежный армейский дебилизм.

А вот командир взвода Лиор и ротный Яир оказались с гнильцой и кинули мне по подлянке, о которых я расскажу позже. Хотя поначалу Лиор встретил меня очень хорошо. Поверил в басню о том, что я прошел усиленный курс стрелковой подготовки, выдал автомат с оптическим прицелом вместо неизбежного гранатомёта и назначил своим радистом. Считай оперативным помощником. Я сразу убедился в правоте любимого командира Х., который говорил, что самая тяжелая военная работа в строевых батальонах. Но этот каторжный труд, о котором тоже расскажу попозже, совмещается с постоянной и изнурительной учёбой.