Учили нас ориентированию на местности и по звездам на случай потери или поломки GPS, красться, маскироваться, наносить грим. Апогей подготовки – ночной и дневной бой. Командиры выставляли на холмах мишени и командовали: «На вас напали!» Если не все мишени оказались пораженными – нас объявляли убитыми и заставляли проделывать все сначала.

Но самым тяжелым было пребывание в пустыне. Обходились без палаток даже в дождь. А ночи и без осадков очень холодные. Минуса, кроме как в горах, нигде не бывает. Но ниже плюс десяти аборигенами ощущается как в России минус сорок. Поэтому зимой арабы и евреи не воюют. На земле спать было невозможно, не помогали резиновые куртки и штаны. Счастливчики захватывали редкие колючие кустики и, несмотря на боль, спали на них. В любом случае это было лучше, чем ледяная каменистая почва.

При этом оборудование и еда аккуратненько укладывались на одеяло под сленговым названием «скабьяс» (чесотка). После нескольких бессонных ночей мой сиамский близнец Адьель заявил, что сегодня мы украдем одеяло. Я возразил, что свирепый сержант Гамбзо под ним нас и похоронит. Но партнера было уже не удержать. Он ногами распинал коробки с едой, носилки, воду и рацию. И мы, обнявшись, укрылись вонючей дерюгой. К счастью, у напарника хватило ума поставить будильник на час раньше подъема. Мы швырнули «чесотку» и снова улеглись. Сигналом к подъёму в то утро стал истошный вопль сержанта, грозившегося убить того, кто это сделал. Для конспирации мы сымитировали сладкий сон и поднялись последними. За наш проступок взвод заставили около часа ползать по выжженному полю до полного почернения лиц и формы. Обеспечивая наше алиби, Адьель истошно вопил: «За что нас мучают? Пусть этот негодяй признается!»

После четырех месяцев нас отвезли на специализированную базу, где неделю готовили к прыжкам. Укладывать парашюты не учили, этим занимаются девчонки. Существует многоступенчатая система контроля за их работой. Курсантов обязательно водят на экскурсию, где демонстрируют весь процесс подготовки парашюта. Все укладчицы обязательно прыгают сами. За всю историю Армии Обороны Израиля не было случая, чтобы парашют не раскрылся. Инструкторы – солдаты-срочники или резервисты.

На первый прыжок без амуниции «фрайером» (чуете, откуда пришло слово в иврит) можно пригласить родителей. Я прикололся и из-под купола позвонил маме: «Лечу!» А уже через пять минут ее обнял. Всего положено сделать пять прыжков. На последнем – ночью с полной выкладкой – нас ждал сюрприз: марш бросок на двадцать километров с захватом учебных деревень. Поскольку еды не было, мы с неразлучным Фиксманом и примкнувшим австралийцем Джозефом решили «поискать террористов» в апельсиновой роще, где и были застигнуты грозным полковником. Впрочем, он оказался весьма наивным. Потребовал явиться к нему утром за наказанием. Как он мог ждать от русских ребят такой глупости. Честный сиднеец оказался в меньшинстве.

Такая небольшая прыжковая подготовка объясняется тем, что Израиль очень мал. Оперативно десантироваться на любую его границу лучше вертолётом – сразу можешь вступить в бой. На это делается упор. Наша десятка после многочисленных тренировок вылетала из брюха «Черного Ястреба» за 20 секунд.

Теоретическая подготовка проходит в компьютерных классах. Ты должен досконально выучить все виды вооружений. До сих пор помню количество осколков в израильской гранате. Прекрасно изучил и советское оружие, стоящее на вооружении армий региона, а кое-какое и освоил. По теории предусмотрены экзамены. Как и при боевой подготовке при несдаче ты вылетаешь из бойцов.

Никаких политзанятий нет. Желательно выучить гимн (что я так и не сделал) и ознакомиться с воинским принципами из тощей брошюрки «Дух Армии» (ее я даже не открыл). Не изучали мы и устав. Даже не знаю, есть ли он. Но потребности в нем точно не было.

Строевой подготовки тоже нет. Первые четыре месяца еще водят в столовую «левой, правой» и ты обращаешься к командиру по званию. А дальше по имени и на «ты», честь им отдавать не нужно. Рукопашному бою большого значения не придаётся. Учат ударам винтовкой и основам Крав Мага (израильский вид рукопашного боя). Все обучение строится на том, что до физического соприкосновения дойти не должно. Поэтому зачёта по рукопашке сдавать не нужно.

Семимесячные курсы подготовки не прошли процентов двадцать. Из-за паскудного поведения в их числе оказался и я. Но присягу у Стены Плача, где мне вручили автомат и Библию, я принять успел.

О том, что попасть в десант очень сложно, а вылететь из него легко, все говорили постоянно, но, как всегда бывает по молодости, значения этому не придавали. У меня как-то сразу не сложились отношения с командиром отделения и командиром взвода. Обычно в армии командир действует убеждением, авторитетом. А эти больше упирали на приказ и команду. Против чего я резко возражал.

Мне оставалось две недели учебки, и я никак не ожидал, что меня выпрут. Тем более из-за чепухи. Я загодя договорился с командиром отделения, что съезжу к приятелю на церемонию получения берета. Командир отделения до обеда не выпускал меня из части, а потом объявил, что я никуда не поеду, потому что все срочно отправляются на стрельбище. Он не зря носил имя Моран, что в переводе с английского означает «урод». Мой австралийский друг Джозеф, обращаясь к нему, произносил слово чётко по-английски с «правильным» ударением – получалось «командир урод».

Сейчас я понимаю, что можно было и не ехать, но тогда очень разозлился. Тут еще мой друг Фиксман посоветовал идти в самоволку. Мол, он неделю пробухал в Тель-Авиве и отбрехался, а что мне сделают за полдня. Я надел парадную форму, сдал автомат на хранение Фиксману, так как незаконное оставление части с оружием отягощает вину, и отправился на автостанцию. К вечеру вернулся как ни в чем не бывало. Никто не стал меня ругать или обвинять. Но через несколько дней вызвали на беседу к командиру базы. Провокатор Фиксман сказал, что у него был суд, и то он отмазался, а тут просто беседа. Пожурят и всё.

Командир базы сказал, что я хороший парень, и попрощался в связи с моим отчислением. Я опешил, как же так. Мне чепуха осталась до окончания учебки. Он согласился, что обычно редко выгоняют за две недели до окончания курса, но мой взводный категорически настаивает. По иронии судьбы самого взводного несколько месяцев спустя уволили из армии и судили. Он решил попугать палестинского подростка-камнеметателя, выстрелив ему под ноги. Но тот резко нагнулся за камнем и получил пулю в голову.

Ну, а я отправился за новым назначением на пересыльную базу. Офицер с ходу предложил должность кладовщика, инструктора по боевому вождению и инструктора по стрельбе. Я попросил вернуть меня в десантный батальон. Он резонно заметил, что меня оттуда выгнали не для того, чтобы брать обратно. «Пойди, перекуси в офицерской столовой, скажи ты от меня, и выбери новое назначение».

Обед оказался вкусным, но на моё решение не повлиял. Офицер отправил меня на денёк домой, а на утро вывалили еще ворох вакансий. Так я приезжал к нему четыре дня подряд. Он сделал последнее предложение. В случае отказа – дальнейшие варианты мне пришлось бы рассматривать уже в тюрьме. Предложение было заманчивым. Я сохранял за собой статус бойца и становился первым помощником командира роты элитного антитеррористического спецназа «Дувдеван» (Вишня).