Вернувшись в комнату, я бросаю сумку рядом с кроватью. Ложусь, ноги приходится согнуть, ступнями касаюсь края кровати. Переворачиваюсь на спину и смотрю в потолок. Он белый, с редкими коричневыми пятнами от воды, видимо, они здесь очень давно. Взгляд блуждает по вещам в комнате в поисках чего-то, на чем можно сфокусироваться. Я утыкаюсь глазами в картину с блеклыми бабочками и вспоминаю слова, которые услышала на кухне. «Молодец! Смелая девочка! Время раскрыть свои крылья!» Через какое-то время я поднимаюсь с постели и снимаю картину со стены. Образовывается окошко – краска чистого лимонного цвета. Я засовываю ее за комод. На комоде стоит статуэтка: гриб, на нем сидит маленький мальчик, ногой он играется с шерстью кролика, который сидит под грибом. Открываю ящик и кладу статуэтку туда.

Поднимаю трубку старого телефона. Набираю домашний и надеюсь, что Антонио ответит. Мне нужно поговорить с кем-то, кто находится вне этого дома, и кто это может быть, кроме Антонио. После трех гудков он берет трубку.

– Эй ты, – говорит он.

– Привет, – удивляюсь. – Как ты узнал, что это я?

– Рини, привет, – он замялся. – Определитель номера, междугородный звонок. В общем-то просто угадал.

Наступает тишина, и я понимаю, что он все еще зол на меня. Не за ссору, которая случилась прошлой ночью, но за все то, что осталось недосказанным.

– Я добралась благополучно, – начинаю с чего-то легкого, с очевидного. – Но мой телефон сломался.

– Я рад, что ты в порядке, – он опять делает долгую паузу, а потом я слышу, что он расслабился, его голос смягчился и потеплел:

– Как дела?

Теперь моя очередь молчать. Понимая, насколько все хрупко между нами, я решаю солгать:

– Со мной все хорошо. Никаких проблем.

– Хорошо, – говорит он. Да, все хорошо. Идеально. Чудесно, просто превосходно. Два идиота врут друг другу, потому что ни один из них не хочет смотреть правде в лицо. «Прости» крутится у меня на языке. Было бы правильно произнести это слово, но я не уверена, за что именно прошу прощения. Не уверена, что знаю, с чего начать.

– Долетели нормально. Она забрала меня из аэропорта.

– Твоя сестра? О, правда? – Не дожидаясь подтверждения, он снова спрашивает:

– И как все прошло?

Я делаю глубокий вдох перед тем, как ответить:

– Думаю, нормально, – делаю паузу. – Она привезла меня сюда, в дом. Я в одной из спален. Это их телефон.

Секунду он молчит, а потом пытается скрыть удивление.

– Как комната? Удобная?

– Нормальная.

Приподнимаюсь на кровати и облокачиваюсь на подушку. Я перестала прислушиваться к признакам жизни за пределами этих четырех стен. Вместо этого я смотрю на верхушки деревьев, что колышутся за гаражами, там, где их подрезают рабочие. Чувствую, как на глазах наворачиваются слезы, и надеюсь, что голос не подведет и не выдаст мое состояние.

– Когда похороны? – я слышу, как он зажигает сигарету, и тоже хочу покурить, так что лезу в карман, достаю из пачки красных «Мальборо» одну штуку и зажимаю ее в зубах.

– Я не знаю, – отвечаю, поднимаясь с постели, чтобы прикурить. Беру в руки телефонный аппарат и двигаюсь к окну. Негибкая петля провода вытягивает за собой из-за шкафа клочки грязи и еще больше пыли. – Думаю, скоро.

Прислоняюсь к окну и смотрю наружу, теперь я вижу там своего отца. Тело покрывается мурашками. Он что-то держит в руках, бокал с чем-то коричневым, от этого у меня чуть ли слюнки не текут. Небрежно пуская клубы дыма сигарой, он смотрит на то, как рабочие хлопочут у деревьев. Подъезжает автомобиль, из него выходит другой мужчина, низкий, толстый в талии, с красными щеками и ярким всполохом рыжих волос. Отец выходит ему навстречу, они пожимают руки. Мужчина достает из машины дипломат. Они поворачивают к дому, и мой отец поднимает взгляд на меня. Теперь тени не мешают мне рассмотреть его.

Я отхожу в глубь комнаты. Я пока не готова наложить его настоящее лицо на собственное представление о том, как он должен выглядеть. Столько раз я его представляла персонажем из моих фантазий о семье. Он всегда был сильным и широкоплечим, а я маленькой и нуждающейся в его помощи. Идеальные отец и дочь. Когда я обдирала коленку, я представляла, что он успокаивает меня, берет мое лицо широкими ладонями, приговаривая, что все будет хорошо, пока тетя Джемайма обрабатывает рану. Так же и когда я просыпалась бы от кошмара. Но теперь он передо мной куда более тщедушный, чем я надеялась. Закрываю окно, чтобы стать лишь тенью за стеклом. Мы два незнакомых друг другу человека, но он точно знает, кто я. Так же как и я знаю, кто он. Сила крови.

Поколебавшись, я возвращаюсь к окну, смотрю вниз, делая себя видимой в последних лучах уходящего дня. Понимаю, что пусть его лицо мне незнакомо, он похож на портреты на стенах в прихожей. Даже отсюда я вижу, что у него те же синевато-серые глаза, как у людей на портретах, а каштановые волосы похожи на мои. Ничего схожего с соломенно-желтым цветом волос Элли. Его длинный, угловатый нос, резкий и квадратный как мясной тесак, бросает тень на щеке.

– Рини, ты тут? – раздается голос на том конце провода. Я продолжаю смотреть, пока мужчины не исчезают из вида, заходя в дом. – Ты меня слышишь?

Я отхожу от окна и сворачиваюсь на кровати в позе эмбриона, слушая голос Антонио. Мне не радостно от встречи с отцом. Сначала я подумала, что он рад меня видеть, но после того, как подслушала телефонный разговор, понимаю, что я не тот человек, за которого у него болит сердце. О котором бы рыдал ночами. Впервые я задаюсь вопросом, а существует ли вообще то, что я надеялась здесь отыскать. Но хорошо уже, что он не может теперь притворяться, что меня не существует. Теперь я, вероятно, из давнего воспоминания перешла в категорию «болезненное напоминание о неудачном решении». Может быть, я для него теперь как пульсирующая болью язва в желудке. Готова поклясться, что это так.

– Рини, ты тут? – в его словах слышится отчаяние.

– Да, – шепчу, мой голос дрожит. – Я здесь. Я… – Не знаю, что сказать. Я что? Глубокий вдох, перед тем как еле-еле прошептать:

– Это он.

– Кто? Твой отец?

– Да, – накручиваю телефонный провод на палец. Осматриваю комнату, ищу что-то, что подтвердит мою принадлежность этому месту. Слезы стекают по щекам. – Нужно закончить разговор, вдруг они поднимут трубку. Я перезвоню тебе позже.

Вешаю трубку, хотя Антонио продолжает говорить. Встаю, хватаю сумку и бросаюсь к двери. Даже открываю ее так, будто бы сейчас уеду насовсем. Я могла бы спуститься вниз, попросить Фрэнка увезти меня подальше, если, конечно, смогу заставить себя переступить порог. Но я не смогу, куда мне ехать? Обратно к Антонио? Домой? Если так, то смысл был вообще сюда приезжать? Я должна знать, почему этот дом перестал быть мне родным и почему родители столько лет держали дистанцию. Бросаю сумку на кровать и принимаю валиум.