Первое – я проснулся ночью. Второе – неслышно стука колес и не чувствуется привычного покачивания. Третье – сквозь сомкнутые веки, под которыми в беспорядочном бешенстве метались сбитые с толку мысли, проникали частицы чуждые тьме. Свет? Но откуда? Ночью?!

Я сел на койке, коснувшись ступнями потрепанного половика. Сквозь выцветшие занавески, скорее украшающие окно, нежели дающие реальную ползу, в нескольких метрах от вагона можно разглядеть яркий живой шар. Шар искрился совсем не солнечным светом… ИСКУССТВЕННЫМ СВЕТОМ!!!

Казалось, окутанный тьмой фонарь никак не может справиться с ней, с трудом освещая себя, пару метров земли, да скупо наделяя сиянием мое окно. Все-таки это было очень непривычно смотреть на свое купе, тьму которого разгоняет тепло уличного фонаря.

Я натянул на себя рубашку, висевшие на плечиках штаны униформы, нацепил тапочки, и глубоко вздохнул, пытаясь избавиться от смеси предвкушения и тревоги. Затем прошел в тамбур. Долго провозился с ведущей на улицу дверью. Когда же, наконец, она была побеждена и ступени спущены, я взглянуть в ночь – не смело, робким ребенком на разбитую вазу. Спускаюсь вниз на платформу, еще несколько шагов и я стою, внутри яркого шара, оберегающего меня от темноты, растеряно озираясь по сторонам.

Впервые я столкнулся со следами других людей. Впервые настоящая станция, а не дикий ландшафт. Многое впервые…

Я стоял в лучах фонаря, будто под душем животворящей воды. Тонкая хлопчатобумажная рубашка не могла защитить меня от промозглого холода ночи. Все мое тело пробирала дрожь, но я даже не пытался сопротивляться ей, ведь сейчас даже она была символом надежды и скорых изменений.

В слабом свете фонаря я стоял скрестив на груди руки, чтоб хоть немного стало теплей. Но все равно дрожал, понимая – не столько от холода, а предвкушения, какое появляется в канун Нового Года вслед за мандариновым запахом – чего-то важного, большого и радостного.

Конечно же, мне неоднократно приходило в голову пойти в купе и взять верхнюю одежду, но я все не решался. Мне казалось, что стоило только шагнуть на железный пол тамбура, как сразу же раздастся пронзительный гудок и поезд тронется, навсегда увозя меня от светящейся в ночи надежды. Поэтому и мерз, рассматривая вагонные окна. Когда стоишь на потрескавшемся асфальте в абсолютном одиночестве, под фонарем в окружении ночи, и смотришь на ряды окон твоего дома-тюрьмы, возникает странное ощущение. Трудно умостить в голове, что можно жить сразу во всех эти вагонах.

Постояв еще, я окончательно продрог. Понимая, что больше не выдержу, решился сбегать за пиджаком униформы, сменить тапочки на туфли и уже в полной комплектации вернуться на свой пост. Вопреки опасениям поезд даже и не думал трогаться с места.

Что теперь? Просто ждать. Потому что, больше ничего придумать не могу. А что можно придумать, если со всех сторон окружает тьма? Хоть глаз выколи – больше чем на метр ничего не видно. Сначала надо разобраться, где я нахожусь, а уже потом придумывать дальнейший план.

К тому же, как не прискорбно это признавать, сейчас я абсолютно растерян и сам себе напоминаю испуганного, потерявшегося в зарослях кукурузы малыша. Выход один – ждать! Лишь когда кромешная тьма сменится сумраком и начнут появляться хоть какие-нибудь очертания местности, я смогу двигаться дальше.

Усевшись на железную ступень вагона, я стал просто ждать, уставившись на островок света впереди. Казалось между нами пролегает абсолютная, космическая пустота. Чтобы добраться к фонарю мне сначала нужно погрузиться в ничто, пропасть, растворившись в пустоте, а затем вынырнуть в искусственном свете, вновь возродившись.

Интересно, где это я сейчас нахожусь? Не в смысле местности, а сезона. Обычно мне сложно угадать, где остановится поезд. Бывает едешь по невыносимой летней жаре, что даже дышать трудно, как вдруг обращаешь внимание – поезд замедляет ход, и уже совсем скоро останавливается в прохладном начале весны. Мне представляется, будто вся земля делится на пятна, размером от нескольких метров до сотен километров. В каждом из пятен свой сезон и своя погода. Светит солнце, птицы поют, листва зеленая, а совсем рядом холодно, ветер с дождем – раз… переступил невидимую границу, и ты уже в другом климате. Чудн о !

Я потянул носом – пахло серединой сентября. Сезоном, когда трава еще не совсем пожухла, и листья, обернувшись желто-красным цветом только начали опадать. Холод, от которого я безрезультатно пытался укрыться под тонкой тканью пиджака, был уже не летним, но еще и не зимним. Очередной глубокий вдох… Кое-где улавливаются обрывки зимы, затерявшейся среди постоянных дождей и пепельно-серых туч.

Ладно, хватит гадать – с рассветом все станет на свои места.

Опять скрестив руки на груди, в тщетной попытке согреться, я привалился к холодному металлу тамбура. Осталось подождать совсем немного.

Когда я проснулся, было уже совсем светло… Светло, в сравнении с тем кромешным непроницаемым мраком, окружающим меня ночью.

Шея, левое плечо и ягодицы страшно затекли. Реши я их оторвать от тела, наверняка ничего бы даже не почувствовал. Поэтому первым делом я встал, чтобы размяться – покрутить головой, помахать руками, несколько раз присесть, при этом не забывая озираться по сторонам.

Света хватало на то, чтобы получилось разглядеть все необходимое. Хотя и наступило утро, но все же кое-где последние пылинки тьмы выветрились не до конца, маленькими облачками плавая в воздухе, из последних сил цепляясь за деревья, прячась среди спутанных ветвей высохших кустарников, под моими ботинками. Окружающий меня новый мир пока еще казался блеклым, выцветшим, прорисованным грифелем карандаша. Полноправно царствующей здесь осени это было очень даже к лицу.

Я стоял на длинной асфальтированной платформе, на том самом месте, где еще ночью купался в свете фонаря. Правда сейчас маленькое солнце угасло, погибло до следующего заката.

Чуть поодаль на тяжелых чугунных ногах примостилась большая деревянная лавка. Ей богу, до нее было каких-то десять шагов, а ночью я даже представить себе не мог, что может быть в этой «хоть глаз выколи» темноте. Сразу за скамьей рябым забором росли деревья, «укрывающие» от моего взора огромное желто-золотое поле высокой травы. Поле простиралось далеко за горизонт.

Вот в принципе и все – поезд, платформа, фонарь да лавка, скупой ряд деревьев за которым раскинулось бескрайнее поле. И ни тебе тропы, никакой другого указать верного направления, ведущего к людям для которых все это сделано.

– Внимательнее будь! – приказал я себе.

Внутри зародилось чувство, что сейчас меня окружает тот самый шанс, который я столько вымаливал своим ожиданием, и важнее всего остального не упустить его. Найти путь и двигаться дальше.

Еще раз огляделся по сторонам – на вертикальных корягах, которые лишь с трудом можно назвать деревьями, болтались жалкие остатки скукоженных, засохших листьев, свой безжизненностью сияющей до самой платформы; угасающее золото поля; небо, покрытое грязными, рваными лохмотьями туч и тяжелый запах приближающейся гибели – бьюсь об заклад, сейчас середина осени! Или скорее тот ее период, когда остается совсем маленький шажочек до первого снега (который, конечно же, не растает до самой весны).