Возвращаясь к идее режиссера одного проекта. Во-первых, я себя не считаю таковым хотя бы потому, что до «Liquid Sky» у меня же было два пика известности – и в России я был очень известен, и в Израиле все газеты писали о том, что я лучший режиссер Израиля. Другое дело, что делал документальные фильмы, а не художественные. Во всяком случае, думаю, мне это сильно повредило. В том плане, что после «Жидкого неба» я очень мало думал о том, чтобы строить свою карьеру на этом успехе, и гораздо больше о том, как не опустить планку и не сделать что-то хуже. Для меня это было куда важнее.

Д.М.: Один из твоих любимых проектов сейчас – фильм о Маяковском. Правильно?

С.Ц.: Это один из многих замыслов, которые, к сожалению, сегодня имеют несколько препятствий. Я говорил с парой российских продюсеров, и у обоих было положительное отношение к проекту, но при этом они объясняли мне, что бюджет должен быть меньше миллиона долларов, иначе никто на это денег не даст. У меня придуман сюжет, но честно признаюсь, я не могу понять, как его сделать столь дешево. Во-первых, – костюмы. Я уж не говорю про улицы, которые невозможно загримировать. А я не задумываю это как нечто, где два человека сидят в одной комнате весь фильм. Это просто неинтересно. Это не тот фильм, который я задумал. Сделать это в масштабе, какой я себе представляю, – это сотни исторических костюмов. И нет дешевого способа их достать. Поскольку это 25-й год в Америке, и очень много вещей серьезно увеличивают бюджет. Но если бы мне сказали, что бюджет – не моя забота, какой получится – такой и получится, делай просто хороший сценарий, я бы тогда, конечно, все бросил и делал бы его.

Д.М.: Правильно я понимаю, что фильм называется «Маяковский в Америке»?

С.Ц.: Условно так. Может быть, я бы его в конечном итоге назвал как-то иначе.

Д.М.: И еще документальный фильм о Маяковском ты продолжаешь…

С.Ц.: И документальный на ту же тему. Я уже снял интервью с дочерью Маяковского. Единственное, что мне нужно, – деньги на все архивы. Архивной работы очень много, и некоторая требует не только платы за архив, но и поисков. Очень много героев вовлечены в эту историю, и никто не знает, что с ними стало в дальнейшем. Нужно искать родственников, искать фотографии этих родственников. Есть несколько ведущих фигур, и нет ни одной их фотографии, – в этом и заключается сложность производства документального фильма о них.

В общем, это достаточно большая работа, которую делать без денег я не могу. Отсутствие денег свидетельствует еще об одной стороне проблемы: по всей вероятности, нет телестудии, которой бы очень хотелось этот фильм иметь. Если бы она была, то, наверное, были бы и деньги.

Д.М.: Тебя не удивляет, что атмосферу Нью-Йорка лучше всего передавали и передают приезжие люди?

С.Ц.: Это типично для Нью-Йорка, потому что в город стекались талантливые люди со всего мира. Поэтому ничего удивительного в этом нет. Я не думаю, что тут кто-то занимался специально изучением этого вопроса, хотя могу предположить, что в стиле Уорхола, в каком-то смысле, по-моему, отражается его этническое происхождение. Ибо выходцы из Чехословакии – народ, эстетически задержавшийся в позднем средневековье – раннем ренессансе. Там, как говорят, чуть ли не в каждой деревне есть свой кукольный театр, и такая откровенная стилизованная театральность свойственна чехам и чешской культуре. Не случайно в одно и то же время в Праге жили Кафка, Чапек…

Д.М.: У тебя действительно лофт один из самых больших после «Фэктори»?

С.Ц.: Это неправильная постановка вопроса. «Фэктори» – все-таки учреждение. В учреждениях больших лофтов, наверное, полно. А как жилой – да, большой. Не припомню, у кого были бы больше.

Д.М.: Вокруг Юнион-сквер много таких лофтов?

С.Ц.: Думаю, да. Правильно сказать – вокруг Юнион-сквер, потому что все это вообще относится к большой, нижней части Манхэттена. Это не специфично для Юнион-сквер. Просто тот дом, где «Фэктори», – был дом с магазинами и учреждениями. Мой дом на 14-й стрит относится к домам, которые тоже были не совсем жилыми. В конце XIX века там были репетиционные помещения – в этом районе было много театров. Был момент в XIX веке, когда Бродвея не было как театрального района, все театры находились на 14-й. Я не видел следов этого, но есть и другая культура, есть культура 3-й авеню, что тоже рядом. На которой было что-то около 25 театров. Это были еврейские театры, это был великий театральный мир. Вокруг Юнион-сквер на моих глазах уже снесли два больших театра… И, естественно, все эти театры нуждались в репетиционных помещениях.

Д.М.: Ты живешь под квартирой, в которой жила Валери Соланас[27], автор «SCUM Manifesto», правильно?

С.Ц.: Да, но когда я въезжал, она уже там не жила. И я про нее узнал потом от моих соседей, которые все тоже участвовали в «Жидком небе», – прежде всего от Боба Брэйди[28]. Он сказал: вот она, между прочим, в этом лофте жила. Прямо надо мной.

Д.М.: То есть та самая феминистка-лесбиянка, которая стреляла в Энди Уорхола.

С.Ц.: Да.

Д.М.: А ты когда туда въехал?

С.Ц.: Когда мы начинали делать «Liquid Sky». Это был 81-й, наверное…

Д.М.: Когда, наверное, она вышла из психушки…

С.Ц.: Ее уже там не было давно. Там уже жила другая женщина.

Д.М.: Когда она вышла из психушки, наверное, она там жила, а потом, по слухам, вообще чуть ли не в ночлежке для бездомных окончила свою жизнь.

С.Ц.: Да, но это все уже было мимо меня. В нашем лофте в начале 60-х находился один из самых знаменитых американских экспериментальных театров «Опенситер», открытый театр. В нем случился пожар, после которого этот лофт стал пустым, и мы въехали в обгоревшее помещение: провода, стены были опаленные. Еще оно было выкрашено черной краской, потому что для театра так было удобно. А до этого там находился так называемый «Фри юниверсити», свободный университет. Это был университет «черных пантер», где обучали, как убивать белых. И Боб Брэйди был очевидцем всего этого и нам рассказывал, как там сидели студенты этого университета, среди них, между прочим, были и белые тоже, и хором декламировали «всех белых надо убить». А в доме напротив, жилом доме, говорят, в это время одну из квартир занимало ФБР, и агенты в бинокли, в подзорные трубы наблюдали, что делается в нашем лофте.

Надписи, сделанные студентами, сохранились у меня на стенах, я их не закрасил при ремонте, чтобы они на память остались.