Она вытащила связку ключей из заднего кармана и бросила ему. Он поймал.

– Пять минут, – предупредила она. – Мадам Вентор не нравится, когда я даю ключи посторонним.

– Посторонним… ну уж, – обиженно фыркнул он.

– Давай побыстрее, – сказала она.

– Ладно.

– И поцелуй меня еще раз, идиот, – добавила Оснат.

Стефан быстро поцеловал ее, и она почувствовала его легкую улыбку. Он оторвался от ее губ, шепнул: «Сейчас вернусь» – и вышел, украдкой взглянув на нее.

Только теперь Оснат заметила, что и Бижу, и парень в шортах и футболке смотрят на нее как-то странно. Пусть смотрят, какое ей дело?

– Эй! – услышала она голос Нати из-за спины. – С каких это пор у тебя есть хахаль?

– А с каких пор это тебя интересует? – спросила она. – И вообще, тебе там что, заняться нечем?

– Просто это что-то новенькое.

Она увидела, как у него от смущения брови поползли вверх.

– Ой, ну оставь меня в покое. – Она махнула рукой.

Ах, Стефан, Стефан. Вот уж приятный сюрприз.

А действительно, сколько уже они вместе? Несколько недель? Месяцев? Время недавно стало растяжимым, и на уме у тебя только его глаза, улыбка, запах…

Кто бы мог подумать. Сама идея отношений ей претила, она не верила в любовь и из принципа не отвечала на ухаживания: ей казалось, что это пустая трата времени. Нати пытался сосватать ей по меньшей мере пятерых – а она все время отказывалась.

Не то чтобы у нее никогда не было мужчин, но она была слишком трезво мыслящей, играла с ними, говорила, что это только способ провести время и разогнать скуку – и все. Отношения для нее – это приключение, а не тюрьма. На каждого молодого человека, который появлялся в ее жизни, она заранее смотрела как на «будущего бывшего». И все было хорошо. Она не ждала ничего большего, никого не обманывала – а они не обманывали ее.

Так как же в ее жизни появился этот Стефан? Когда вообще он проник ей в голову и в сердце? Ей, Жанне д’Арк, которая борется с китчем и дурацкой романтикой?

Она оперлась на стойку и почувствовала, что ноги слегка дрожат. Так было в тот раз, после свободного падения, когда ей пришлось раскрывать резервный парашют.

Невозможно поверить, что трехминутная встреча и два быстрых поцелуя могли так впечатлить ее. Она, конечно, еще и покраснела…

Но почему-то ей все равно. Она стоит за стойкой, музыка становится еле слышной, а голоса клиентов и вовсе стихают. Все, что она хочет, – это вспоминать об этих прекрасных мгновениях, проведенных вместе. Таких мгновений было бессчетное множество. А правда, сколько они уже встречаются?

Когда в ее жизнь вошел этот ироничный и теплый человек? Он пренебрегает всеми условностями – и при этом сохраняет полное самообладание, он, как супермен, точно знает, как заставить ее взлететь до облаков, и в то же время может растопить ее сердце своей почти собачьей кротостью и лаской; этот циник, весь в волчьей шкуре, а под ней – овечка, которая только и ждет, чтобы ее погладили, – когда он вошел в ее жизнь?

Ах, Стефан. Откуда ты вообще взялся?

Недавно они съездили в Париж, это был сюрприз. Утром он велел ей собраться, в полдень они приехали в аэропорт, а ночью были уже в маленькой гостинице с видом на Эйфелеву башню. Три волшебных дня – неспешные прогулки по улицам и долгие разговоры на берегу Сены. А еще как-то раз они оба сказали на работе, что заболели, взяли маленькое пикейное одеяло и несколько пакетов – с булками, сыром и фруктами – и поехали к тому дереву на одиноком холме, провели там целый день, до заката: ели, дремали и смотрели вверх, на качающиеся ветки.

Со многих точек зрения, их отношения казались ей хорошо сделанной подборкой поблескивающих счастливых мгновений.

– Эй! – услышала она от двери.

Там стоял Стефан. Он держал связку ключей пальцами, как держат дорогое кольцо.

– Поймаешь? – закричал он.

Она беззвучно кивнула, и он бросил ей связку, над головой Бижу. Она поймала – и махнула ему, улыбаясь.

Стефан послал ей воздушный поцелуй.

– Увидимся, – сказал он и исчез. Дверь за ним закрылась.

– Вегетарианский мини-гамбургер, – доложил Нати и поставил тарелку на полку.

– Кто заказывал вегетарианский гамбургер? – спросила Оснат у зала.

– Я. – Седеющий мужчина встал со стула и подошел к ней.

Она подала ему тарелку, скривив губы.

– Соболезную, – сказала она, и он улыбнулся.

Бен вышел из автобуса и понял, что сделал это на две остановки раньше, чем надо.

Он горько улыбнулся сам себе. Его охватила усталость – такая, которая начинается в плечах и медленно стекает вниз по всему телу, до отяжелевших ног. В последнее время даже небольшая собственная невнимательность казалась ему провалом, и лишь изредка ему удавалось посмотреть на ситуацию со стороны и найти в ней что-нибудь смешное.

Он покачал головой, поднял битком набитую сумку и пошел, согнувшись под ее тяжестью.

Улицы уже захватила ночь, и Бен торопливо шагал по тротуару.

Дорога перед ним была полна мелких препятствий. Стулья кафе, стойки у газетных киосков, колонны зданий, очкастые девушки на велосипедах – все оказывалось у него на пути и рядом с ним и заставляло его идти по сложной траектории, похожей на ломаную линию, нарисованную неврастеником.

Он быстро проходил мимо закусочных, где продавали фалафель, пытался не обращать внимания на телеэкраны, по которым показывали футбол. Смотрел себе под ноги, шел быстро – но не слишком большими шагами, чтобы не привлекать к себе внимания.

Без толку. Он чувствовал, что на него все смотрят – кто откровенно, кто украдкой. Посетители кафе, прохожие, усталые студенты, пассажиры только что подъехавшего автобуса – прислонившие голову к окну, устремившие застывший взгляд в никуда, – все они, разумеется, смотрели на него, причем смотрели с осуждением, со скепсисом, замечали его нервную походку, ускользающий взгляд и опущенные плечи.

Он знает – разумеется, он знает, – что никто на самом деле на него не смотрит. Он проходит через их сознание, как нож через теплое масло, и выходит с другой стороны незамеченным, это ясно. И все же в животе у него что-то переворачивается, как будто он выступает на большой сцене.

Этот диссонанс – с одной стороны, ощущение, что все придирчиво оглядывают его, а с другой стороны, четкое осознание, что никто на него даже не смотрит и он как человек-невидимка, – приводил к тому, что он сам все время подмечал за собой смущение, неловкость, неуклюжие движения и слова. Он мучился, когда смотрел на что-нибудь, на что не должен был смотреть, а потом задним числом думал: вот тут я зря улыбнулся, сунул руки в карманы, пожал плечами, а тут никак нельзя было говорить ничего утешительного, или забавного, или интересного. Каждый собственный шаг или жест казались ему судьбоносными: на них вырастет целая башня впечатлений о нем.