Он часами стоял у доски и объяснял. Ему казалось, что он понял принцип, что ему наконец пригодились и способность учиться, и любопытство, и необходимость все понять, разложить по полочкам и проанализировать – все то, что должно было обречь его на одиночество в школе, – и это обеспечило ему новый статус, одноклассники стали его уважать и ценить. Мечты-мечты… После его уроков они просто выходили из класса, не сказав ему ни слова, и продолжали общаться между собой.

Он был аутсайдером, который был полезен. Аутсайдером для вре́менного, но эффективного использования. Он настолько закрылся в своей раковине, что они знали: любая такая эксплуатация заставит его испытывать благодарность к ним, – так щенок готов бежать ко всякому, кто улыбнется ему и подзовет его к себе. А когда в нем не было практической необходимости – они снова отдалялись от него. Без скандалов и издевательств, тихо. Для них он оставался все тем же одиночкой, считающим правым только себя. И не было причин включать его в свой круг.

Он рассчитывал на простую благодарность, но даже ее он не получил, после того как Дани Сыркин сумел где-то раздобыть экземпляр экзаменационных заданий. Это было двойным унижением: во-первых, оказалось, что все эти часы он простоял у доски зря, а во-вторых, когда он робко заметил Дани, что списывать на экзамене нет смысла, ведь он уже всему их научил, – этот блондин, довольный собой, схватил его за глотку перед всей параллелью и стал ему угрожать, чтобы он, мелкая дрянь, не смел стучать.

Шауль, разумеется, не принял этой статьи.

Во время их первой встречи, в кабинете Шауля в маленьком заброшенном офисном здании в центре города, они улыбались друг другу и обменивались детскими впечатлениями. В основном они вспоминали, что делали другие мальчики – общие знакомые: Шауль не помнил, что происходило с Беном, а Бен ничего не мог вспомнить о Шауле. Но разговор шел легко и неожиданно был очень приятен. Бен поймал себя на том, что не понимает, почему он тут находится: только ли потому, что Шаулю жалко его или того, кем он был, – но эту мысль он отогнал от себя. Даже если Шауль пригласил его в качестве компенсации за то, что игнорировал его в школьные годы, это неплохо. Люди получали работу и по худшим причинам.

В конце встречи он оставил Шаулю статью – один экземпляр, напечатанный на хорошей бумаге, и один в электронном виде, на диске. Пять тысяч слов, воспоминания обитателей дома престарелых «Вечная жизнь», с ностальгическими нотками – он был уверен, что этот текст наведет читателя на глубокие размышления. На диск он записал и иллюстрации: фотопортреты рассказчиков, сканы нескольких исторических документов и фотографии поселений, сделанные в годы Второй Алии…[3] Редактор пробормотал, что можно было бы послать это по электронной почте, но взял диск, улыбнулся и пообещал просмотреть его в самое ближайшее время.

Через неделю Шауль позвонил ему и сказал, что заметка действительно производит впечатление, но язык не подходит им, они заинтересованы в материалах другого рода, у них было еще несколько кандидатов и так далее. Когда Бен попытался объяснить, что он может подготовить и другой текст – на тему, которую они сами выберут, – Шауль ответил, что решение принимал не только он сам, к сожалению, что другой человек уже принят в штат, что он очень сожалеет, потому что лично он как раз очень хотел работать с Беном. Он сдобрил это еще какими-то отмазками и слегка подсластил сочувствием, чтобы сделать решение не таким горьким, – и на том все закончилось.

По крайней мере, на две недели.

Через две недели Шауль снова позвонил ему.

– Я нашел кое-что для тебя, – сказал он. – Не вполне журналистская работа, но идея тебе может понравиться. Заскочи ко мне, когда сможешь.

Работа, которую предложил ему редактор, отличалась от всего, что он знал до сих пор.

– У нас проблема, – сказал Шауль. – У нас есть журналисты, которые отлично умеют рассказывать истории, но им плохо удаются конкретные детали. Все время нам присылают статьи, которые должны быть захватывающими, – но из этого мало что получается, потому что в них, оказывается, полно ошибок. Хуже того, часто статьи выглядят как сухой отчет, и у нас не получается ничего с этим сделать. Нам нужен человек, который много знает и готов расцветить статьи разными подробностями.

– Не понял, – удивился Бен. – Ты хочешь, чтобы я собирал материал для расследований?

– Нет-нет, – ответил Шауль. – Я хочу, чтобы ты добавлял в статьи детали. Чтобы ты брал обычные статьи и вставлял полфразы тут, пару слов там. Что-нибудь, что придаст им умный вид. Именно это мне нравилось в статьях, которые ты писал в старших классах, и в статье, которую ты мне дал две недели назад. Ты все время упоминаешь вещи, которые на первый взгляд не имеют отношения к делу, но создают у читателя впечатление, что журналист понимает, о чем говорит, что у него хороший кругозор. Неймдроппинг – вот что мне нужно: тут вставишь фамилию какого-нибудь философа, там упомянешь какое-нибудь историческое событие. Статья о моде – с парой предложений об истории корсета. Критика рок-концерта – а в ней вскользь сказано о том, как на Мика Джаггера повлиял Моцарт, – ну и все такое. Сейчас мы провели опрос – и оказалось, что сорок пять процентов читателей считают, что наша газета пишет обо всем слишком поверхностно, по-дилетантски. Мы хотим добавить глубины, навести лоск, чтобы статьи казались умнее.

– То есть чтобы казалось, что у вас хороший кругозор.

– Да, именно так! Но не слишком, естественно, чтобы не оттолкнуть поверхностных дилетантов. Все же большинство – это они: пятьдесят пять процентов. Скажу тебе откровенно: я рос с наивной идеей, что писать в газете надо для возвышенных целей. Я представлял себе редакцию газеты так: жужжащий улей, все бьются за право донести до публики надежную информацию в наиболее интересной форме. Что-то среднее между «Всей президентской ратью»[4] и «Дэйли плэнет»[5]. Поэтому – как видишь – здесь все на месте, работают в настоящей редакции, со столами, телефонами, а не отправляют свои тексты из дома, сидя в пижаме, пытаясь не дать кошке разлить кофе на клавиатуру. Думаешь, я не знаю, что можно сократить расходы и сделать так, чтобы все работали дома? Понятно, что можно, но мне нужна здесь атмосфера газеты, общение, которое обогащает людей. Я бьюсь за это с владельцем газеты каждый месяц. Но писать для возвышенных целей уже давно не получается. На каждую статью, которой я горжусь, приходятся шестьдесят статей, за которые я должен заплатить, только чтобы продолжать существовать. Пропиарить какое-нибудь учреждение, заполнить объем – чтобы было к чему добавить рекламу. В газете печатается не так много статей, за которыми не стоял бы кто-нибудь со своими интересами. Откровенная статья о каком-нибудь певце, у которого – совершенно случайно – через неделю выходит сингл, колонка аналитики о новом законе, который поддерживают владельцы газеты, – каждый текст появляется в определенном контексте, явно или скрыто. Более того, статьи, которые публикуются в Интернете, мы должны писать так, чтобы их выдавал поисковик, если ищешь определенные слова. Тогда к нам на сайт будут заходить читатели и нажимать на рекламные баннеры. Текст – это всего лишь средство. Это то, что вокруг ключевых слов поиска, то, что заставляет кликнуть на рекламу. Но проблема не в этом. У всех остальных – ровно так же. Проблема в том, что большинство статей скроено по одному и тому же лекалу. Проходит время, и люди замечают: то, что они читают сейчас, напоминает то, что они читали два года назад, потому что все время пережевываются одни и те же факты и лица. Я хочу разнообразить наши статьи. Ты много знаешь – поделись с читателями своими знаниями, добавляй короткие примечания в скобках.