женой?

– Да. Наверное. Не знаю.

– А как зовут вашу жену?

После минутного колебания он ответил, Хлоя.

– Какое красивое имя. Так зовут вашу жену?

– Свежая трава. Богиня урожая.

– Как вы сказали?

– Хлоя. Деметра[29].

– Но ваша жена…

– Нет, Хлоя – это вы, дражайшая Бовари. Или Медея, дочь Ээта[30].

– Вы помните все эти имена и забыли, где живете?

Молчание. Эх, не попасть бы теперь в капкан… Как будто есть тут о чем размышлять. Тысячу лет спустя он пробормотал, не знаю. Наверное.

– Просто вы постоянно про эту… мифологию, правда?

– У меня нога болит, – перебил Измаил.

– Дня через два вам полегчает, когда воспаление спадет.

– Что-то мне не верится.

– Какая у вас квартира?

Пятьдесят Седьмой подумал, прежде чем ответить.

– Нет… Ничего.

– Что «нет»?

– Нет, просто у меня стоит перед глазами…

Наступила торжественная тишина. Даже капельница замерла в ожидании и перестала капать.

– Продолжайте, Измаил.

– Гостиная, заставленная старой мебелью, антикварной. И картины на стенах.

– В вашем доме?

– Не знаю. Не думаю. И пожилая дама.

– Какая?

– Красивая, как вы.

Вид у Пятьдесят Седьмого был ошарашенный, как будто он находился в этой комнате с красивой дамой.

Мадам Бовари решила попытать счастья:

– А что говорит эта женщина?

Осторожно. Им что-то известно. Они из полиции. Что ищут, непонятно, но что-то им известно. Плевать им с высокого дерева на мое здоровье. Эх, лучше было бы о даме и не упоминать.

– Не знаю. Она уже исчезла.

– А что она говорила?

– У этих кадров не было музыкального сопровождения.

– Вы любите кинематограф, Измаил?

Будь бдителен. Молчи. Эмма Бовари не стала его тревожить. Не слышно было ни шагов медсестер по коридору, ни раздражающего урчания канализационных труб, смолкавшего, только когда над больницей спускалась ночь. Он поискал глазами окно: оно находилось высоко под потолком, так что, если за ним и был какой-то пейзаж, увидеть его нельзя. Узкое-узкое окошко, словно для того, чтобы у пациентов в голове не рождались опасные мысли.

– Скажите, доктор, а что это за больница?

– О чем вы думали, о кино?

– Ни о чем.

– Назовите мне какой-нибудь фильм, который вы смотрели.

– Доктор, я устал.

– Не слышала об этом фильме. Не знаю его.

– Это не фильм. Это я сам вам говорю, что устал.

Эмма Бовари пододвинула стул поближе и стала мерить ему давление.

– Доктор…

– Простите; сейчас необходимо помолчать.

Врач смотрела на пульсацию его кровеносных сосудов и слушала сердцебиение. И, закончив, убрала тонометр.

– Все в порядке?

– Давайте продолжим разговор.

– Почему врачи никогда не говорят пациентам о течении их болезни? – спросил он, чтобы хоть как-то умерить тревогу.

– Потому что дело больных – поправляться, ни о чем не беспокоясь.

– Значит, что-то со мной не так.

– Все в норме. Только пульс зашкаливает. Довольны?

Это от запаха духов, подумал он.

Но дело было не в духах. Дело было в том, что эти два медика слишком хорошо умели заставить человека разговориться. Как полицейские. Он покрылся холодным потом.

– Доктор Бовари.

– Слушаю вас, Измаил.

– Вы не могли бы наконец рассказать мне, как меня спасли, где меня обнаружили, с кем я там был и все такое прочее?

– Зачем вам это нужно?

– Это помогло бы мне кое-что восстановить в памяти… Без всякого сомнения.

– Знаете что, Пятьдесят Седьмой? Я вовсе не уверена, что вы ничего не помните. Что вы скрываете от нас? И зачем?

Молчание. Оно тянулось так долго, что Бовари внезапно вскочила. Как будто ее оскорбило это молчание. Она поглядела на Измаила, ни слова не говоря. Он не знал, что сделать, чтобы Эмма не уходила.

– Я хочу в туалет, – сказал он.

– Сейчас позову санитара, чтобы вам помогли, – ответила врач.

И исчезла с обеспокоенным видом.

От недомолвок доктора Бовари ему становилось жутко. А может быть, она так странно выражалась, чтобы он не догадался о том, как опасно болен. Бьюсь об заклад, мне должны отрезать ногу. Не знаю, что хуже. Что страшнее: ампутация или тюрьма? Они обложили меня со всех сторон.

– Ну что, сеньор Эйнштейн? – осведомился Юрий, заглядывая в палату.

– Эйнштейн?

– Ага. Знаете, кто он такой?

– Ученый.

– Бинго!

– Но я-то не ученый.

– А кто вас разберет.

– Я знаю только то, что ничего не знаю.

– Да ладно, шучу! – сказал Юрий, помогая ему встать с койки и дойти вместе с капельницей до крошечной ванной.

– Как здесь вокруг тихо.

– Мы же в больнице. Вы что, хотите, чтобы все на ушах ходили?

– Я сам не знаю, чего хочу.

– Еще какие будут жалобы?

– Это была не жалоба. Просто замечаю, что не продвигаюсь вперед.

Живаго закрыл дверь в туалет, оставшись ждать снаружи. И сказал погромче:

– Мы решили, что будем вас звать Измаилом. – Он помолчал. – Может быть, это и есть ваше настоящее имя. Вы согласны?

– Все лучше, чем зваться Пятьдесят Седьмым.

А больше он ничего не сказал, потому что поход от койки до уборной его совершенно обессилил. Меня накачали лекарствами. Это точно. Вот я и чувствую себя незнамо как…

– Вы меня обманываете.

– Я? – удивленно спросила врач. – Зачем мне это нужно?

– Любого человека опознать проще простого: по фотографиям, по отпечаткам пальцев, по номеру телефона, по записям в ежедневнике…

– Это утверждение или вопрос?

– Вопрос.

– Нам это не удалось. Мобильного телефона при вас не было. – Она на мгновение замялась. – Вы же знаете, что это такое?

– Знаю. Телефон, который носишь с собой.

– Вы знаете свой номер телефона?

Он с горечью усмехнулся. Потом раскрыл рот.

– О чем вы думаете, Измаил?

– Ни о чем.

– Вы помните свой номер телефона?

– Нет у меня мобильника. Терпеть их не могу.

Оба умолкли. Молчание нарушил Измаил:

– Как я здесь оказался?

– Вас привезли на «скорой». Вы уже тысячу раз об этом спрашивали.

– А что со мной случилось? В какую аварию я попал?

– Вы же понимаете, что эти сведения я предоставить вам пока не могу. А половины мы и сами не знаем. Этим занимается полиция.

– Но что происходит? Я что, шпион? А вы полицейские… Так?

– Не говорите глупостей.

* * *

В последующие часы произошло много интересного: госпожа Бовари наконец решилась спросить у него что-то определенное, имена и явки, как на допросе в полиции. А он ничего не отвечал, потому что его пугала ее одержимость цифрами.

– Что это за цифры?

– Тебе не… Вам не… Никто вам ничего не говорил про…

– Я об аварии вообще ничего не помню. Я много раз вам об этом говорил, понимаете?

– Это было до аварии. Сосредоточьтесь. Все это было перед тем,