Подобным же образом, несмотря на постоянную циркуляцию тех или иных практик между странами, имелись также и значительные различия между этой новой уникальной формацией — советской партией-государством — и ее главными промышленно развитыми соперниками на Западе. Культурная дипломатия (если определять ее как систематическое включение культурной составляющей в отношения с иностранными государствами или формальное канализирование внимания и ресурсов в сферу культуры в рамках внешней политики) — феномен уже преимущественно XX века. В Европе государственная и дипломатическая деятельность по манипулированию общественным мнением иностранных государств и использованию новых методов пропаганды, нацеленной на заграницу, стала складываться в конце XIX века, однако в это время старомодная аристократическая дипломатия «начала серьезно меняться с расширением избирательных прав, прогрессом обязательного образования и появлением массовых газет». Решающий переворот произошел, когда грянула Первая мировая война и необходимость тотальной мобилизации населения на фронт в сочетании с чрезвычайным расширением пропаганды, предназначенной для иностранной аудитории, привели к дипломатическим попыткам применить методы, наиболее эффективно влияющие на общественное мнение. Россия участвовала в общем подъеме международной пропаганды, но пока еще не развивала ее специфически культурного измерения. Здесь лидером стала Франция — с того момента, когда Кэ д'Орсе [Министерство иностранных дел Франции, по названию набережной, где находится его здание. — М. Д.-Ф.] для этих целей «начал использовать, в числе прочих, учителей, литераторов, миссионеров, художников, кинорежиссеров, выдающихся спортсменов — всех “представителей французского духа и культуры”»{38}. Новой силой в международных отношениях данного периода стало то, что Акира Ирийе (Iriye) назвал «культурным интернационализмом», — движение в поддержку культурного и научного взаимодействия, а государства не могли не попытаться подчинить эту силу своим задачам{39}.

Впрочем, задолго до этих изменений большевики в качестве организаторов революционных масс уже отрабатывали собственные теории и приемы агитации и пропаганды. Хотя некоторые из партийных лидеров хорошо знали о радикальных подвижках в дипломатии и пропаганде других стран, для них было вполне очевидно, что в данной сфере они не нуждаются в поучениях со стороны буржуазии. Конечно, бывали и исключения — такие, как уже упомянутая Ольга Каменева, главная фигура в советской культурной дипломатии 1920-х годов и заметный персонаж нашего исследования: она предлагала создать советский вариант «Французского альянса» (Alliance française — институциональный механизм, при помощи которого Франция обновила культурную дипломатию) для распространения русского языка за рубежом. Эта идея была отклонена Народным комиссариатом иностранных дел (НКИД) из-за нехватки средств и на том основании, что к советским гражданам слишком подозрительно относятся за границей{40}.

Действительно, в культурной дипломатии, как и в пропаганде, советский режим во многих отношениях стал новатором, в чем-то даже превзойдя Запад{41}. Многие страны, включая Великобританию, Чехословакию и Японию, не учреждали официальных программ культурной дипломатии до 1930-х годов. У Соединенных Штатов долгое время была универсалистская миссия во внешней политике, но (кроме прецедентов, созданных пропагандистскими усилиями Комитета общественной информации Джорджа Крила в течение двух лет во время Первой мировой войны) они не пытались централизованно управлять информацией или экспортом культуры вплоть до образования специального отдела Государственного департамента по культурным делам в 1938 году{42}. Однако между культурной дипломатией и пропагандой всегда были значительные области пересечения. Сразу же после Первой мировой войны Великобритания и США остро отреагировали на разоблачение фактов манипулирования информацией и массовой печатью во время войны, поспособствовав тому, что слово «пропаганда» стало ругательным на Западе, но тем не менее использование пропаганды расширилось во многих странах, включив в себя и деятельность, позднее квалифицированную как культурная дипломатия. Например, Третий отдел Министерства иностранных дел Чехословакии издавал журналы на иностранных языках, развлекал иностранных гостей, содержал получастное издательство и тем самым создавал образ страны, адресованный прежде всего западным элитам{43}.

Период, последовавший за Первой мировой войной, также стал рубежом — в том смысле, что государства получили гораздо больше рычагов влияния на медиа и средства связи, включая индустрию культуры. Так, США в межвоенное время еще довольно свободно связывали творцов политических решений с «частной» деятельностью фондов и получавших международное влияние кинематографических, радио- и коммуникационных корпораций{44}. Напротив, стремление советского режима влиять на умы и трансформировать культуру стало к 1920 году таким существенным компонентом его этоса, что, даже после того как этот режим восстановил традиционные дипломатические институты, формирование общественного мнения и образа советского государства за границей не включалось в сферу ведения НКИД. Эти задачи решались соединенными усилиями государства, партии и Коминтерна.

Что же нового было в советской культурной дипломатии? Уникальность конспирационной или макиавеллистской природы коммунизма нетрудно преувеличить. Например, секретное Бюро военной пропаганды, организованное в лондонском Веллингтон-хаусе для обеспечения вступления США в Первую мировую войну, подобно советским учреждениям скрывало происхождение своих печатных материалов и использовало влиятельных, сочувствующих правительству деятелей, которые затем нужным образом направляли печать и общественное мнение{45}. Однако советское государство стремилось изменить не просто взгляды своих гостей, а их мировоззрение в целом.

В том, что касалось овладения международным влиянием, советские чаяния не ограничивались сферой внешней политики или задачами военного времени, а были составной частью борьбы за построение социализма. Вследствие этого международные инициативы содержали чрезвычайно масштабный и важный внутриполитический компонент, включая прием иностранных гостей, образцово-показательные объекты и выработку надлежащих ответов внешнему миру. В то же время весь ранний советский период отмечен непрекращающейся культурной революцией, и зарубежный «культурный фронт» стал ответвлением ожесточенных внутренних битв, лишь частично обособленным от них. Все эти черты большевистской революции хотя и были новыми, тем не менее в своем изначальном фокусе служили сохранению и расширению дореволюционной российской одержимости Западом.