Она бросила на меня косой взгляд и снова занялась содержимым тарелки.

— Я могу гордиться и заслугами родителей, — произнесла она после паузы с надлежащим холодком, — не находите?

— Только если ваш отец, — ответил я, — стал императором из простых, скажем, графов. Нет, еще лучше — баронов! Но если и родился сыном императора…

Она умолкла, затем спросила язвительно:

— А вы?

Я указал взглядом на скромно обгрызающего утиную лапку Макса.

— Мы с ним встретились на одном из турниров, оба были простыми рыцарями. Даже безбаннерными. Но мы прошли много земель, завоевали много королевств, в том числе и массу причудливых… Знаете ли, что у Макса в собственности земли не только виконств и графств, но и целое королевство далеко по ту сторону Большого Хребта? На берегу бескрайного южного океана?

Ее веки чуть дрогнули и приподнялись, глаза стали крупнее, можно бы даже залюбоваться их чистотой, если кому нравится арктический лед.

— Королевство?

— Да, — ответил я с тихим злорадством. — Но строить ему глазки напрасно, ваше высочество, даже не пытайтесь. Он видел столько прекрасных женщин юга, настоящих женщин, но даже они не тронули его сердца и не привлекли взора.

Она чуть искривила губы.

— А они пытались?

— Даже королевы, — соврал я, не моргнув глазом. — Настоящие женщины понимают, что мужчин нужно измерять не титулами.

— Королевы? — переспросила она. — Это безнравственно.

— Незамужние королевы, — уточнил я.

Она взглянула на меня с насмешкой.

— Принцессы, вы хотели сказать?

— Королевы, — повторил я. — У нас на Юге все равны, хотя мужчины, конечно, равнее. И на тронах частенько попадаются женщины, что управляют королевствами не хуже мужчин. А то и лучше.

Она поморщилась.

— Ваше высочество, не унижайтесь до вранья.

— Умолкаю, — ответил я.

Рыцари все громче требовали, чтобы тост сказал сюзерен. Я поднялся с кубком в руке, сказал ясным голосом:

— Я пришел, увидел, а бог победил!

И только когда я осушил кубок, до всех дошло, что тост сюзерена краток и разящ, как удар его же меча. Закричали «ура», потянулись друг к другу через стол чокаться, а я скромно сел и наблюдал за пиршеством.

— Господь на нашей стороне, — сказал мощным голосом Сулливан, — он это показывает нам каждый день.

— Потому наши победы, — согласился с ним Альбрехт, — самые легендарные. Ну, как будет сказано в летописях.

Все довольно загудели, я видел поднимающиеся кубки и чаши, доносилось чоканье, как и чавканье, мир прекрасен, его не могут испортить даже женщины, потому что, к счастью, другие женщины в состоянии украсить.

Я ушел с пира не то чтобы рано, но для государственного мужа повод всегда найдется, и должен находиться. Мы обязаны выглядеть важными, а на челе постоянно должна быть дума о стране, народе, его нравах и благополучии, если верить церкви и древним летописям.

В лагере веселье, я еще раз посетил ту часть обоза, что отдана под лазарет, пообщался с ранеными, кого похлопывая по плечу, кому трогая горячий лоб, а когда озноб начал пробираться даже в кости, вернулся в свой шатер, где укутался в медвежью шкуру с толстым мехом и с жадностью поел жареного мяса прямо с углей, после чего запил подогретым вином.

Зигфрид заглянул в шатер, на лице беспокойство, только он один понимает, чего мне стоит пообщаться с ранеными в таком количестве.

— Ваше высочество?

— Все в порядке, — успокоил я. — Дважды два уже четыре, а скоро будет еще лучше.

— А-а, — сказал он, ничего не поняв, — ну тогда мяса хватит?

— Не-ет! — вскрикнул я. — Давай еще, только пусть прожарят лучше. Я не дикарь, чтобы жрать с кровью.

Он переступил с ноги на ногу, сообщил зачем-то:

— Там принцесса покинула пир, прогуливается…

— В сопровождении, — сказал я понимающе, — Сандорина?

— Еще бы, — ответил он с ухмылкой.

— Ну и хорошо, — сказал я, — пусть присматривает за этой цацей.

Он помялся, сказал немного смятым тоном:

— Она частенько посматривает в сторону вашего шатра.

— Наверное, — предположил я, — покрой понравился. Или цвет. Что еще эту дуру может заинтересовать?.. В общем, неси мясо. Да побольше!

Он исчез, я сбросил шкуру, но передернул плечами и натянул снова, стараясь укрыть и зябнущий загривок. Руки тоже холодные, жабы позавидуют, а во внутренностях айсберг тает очень уж медленно.

Зигфрид принес мясо прямо на прутьях, я жадно хватал еще шкварчащее и брызгающее сладким соком, пожирал, как лев на арене Колизея девственниц, и тепло постепенно проникало в застывшее тело.

По ту сторону послышался голос часового:

— Зигфрид, выгляни…

Зигфрид исчез; я торопливо расправлялся с остатками мяса, наконец он вернулся и буркнул:

— В нашу сторону едут какие-то.

— Мунтвиговцы?

— Вроде бы нет, — ответил он нехотя. — Похоже, местные лорды.

Я поднялся, не снимая медвежьей шкуры, выглянул в щель. В сторону нашего лагеря двигается на рысях небольшой рыцарский отряд с развернутыми знаменами. Ветер дует строго от нас, потому рассмотреть гербы не удается.

Конские накидки по здешней моде длинные, едва ли не до копыт, хороши для парада, но не для армейских переходов, а сами всадники одеты чересчур ярко и пышно.

Я вернулся к столу; Зигфрид смотрит с вопросом в глазах, я отмахнулся.

— Разреши. А там посмотрим.

В шатер вошли двое, рослый военачальник свирепого вида и его помощник, сразу же остановились, иначе можно счесть нападением, оба в удивлении уставились на меня, дрожащего и кутающегося в медвежью шкуру.

— Лорды, — произнес я.

Первый не сводил с меня взгляда, второй зыркнул быстро и отвернулся, но я успел увидеть коротко подрезанные светлые волосы, быстрый взгляд темных, как лесное озеро, глаз, ястребиный нос и запавшие щеки под выступающими скулами.

Он показался молодым, рассерженным и бесшабашным, но заговорил первый, который старше и выглядит злее.

— Ваше высочество, — сказал он с легким и весьма небрежным поклоном, — я герцог Стефан Строуд, дядя Его Величества короля Ринненкампфа Твердозубого.

— Ричард, — ответил я, — Длинные Руки. Чем обязан?

Он выпрямился, сказал резко:

— Вы вторглись в земли королевства Пекланд!

— Да, — ответил я, — и что?

Он побагровел, произнес еще резче, уже задыхаясь от ярости: