— Да. Потом поездом в Великозельск. — Плетнев поморщился от перспективы трястись по железной дороге, и глубокие царапины на лице пришли в движение.

— Слушай, Тох, не захватишь кое-что в столицу? — нарочито непринужденно попросил Гудков, устремив взгляд к небу, где паслось похожее на барашка облачко.

— Что?

— Надо бы хорошим людям помочь. У них сейчас проблемы, — осторожно добавил Гудков, не отрывая взгляда от небосвода. Облачко неспешно трансформировалось — теперь оно больше походило на зевающего бегемота.

— Так что, что? Не томи, — с набитым ртом подбодрил друг детства.

— Камешки… Из Израиля. Необработанные, — едва слышно произнес Паша, вмиг оторвавшись от созерцания бегемота и наклоняясь к другу.

— Чего? Брюлики?

От неожиданности Плетнев даже перестал жевать. Ему, слуге закона, лучший друг такие непристойные предложения делает. Не ожидал! Как он себе это представляет? Плетнев ему что, курьер? Он бы его еще наркоту перекинуть попросил!

— Тихо ты! — Паша оглянулся, словно опасаясь слежки. — Да.

— И что ж это за хорошие люди? — Взгляд слуги закона стал жестким, а лицо — серьезным, словно у бюста Дзержинского. То, что друг знается с какими-то криминальными элементами, его несколько беспокоило.

— Люди как люди, — примирительно пожал плечами Гудков, — я ж говорю, у них сейчас проблемы. Двух курьеров подряд спалили. Может, случайно, а может нет.

Гудков наклонился над столом, заглянул Плетневу в глаза, шепотом добавил:

— А тебя с твоими корочками никто проверять не будет.

Взгляд его при этом светился чистотой и невинностью.

— Паш, ты, вообще, в курсе, что предлагаешь? Мне, майору Следственного комитета, — где-то в глубине израненной души хотелось верить, что Паша шутит, элементарно разводит, — стать соучастником контрабанды бриллиантов. В Уголовный кодекс, случайно, не заглядывал? Сроки не смотрел?

— Так риска-то никакого, — наседал друг детства, — для тебя уж точно никакого. Кому в голову взбредет тебя проверять?

— При чем здесь риск? Я, на минуточку, — представитель власти. И честь мундира для меня — не пустые слова. Я, чтоб ты знал, присягу приносил.

Паша искренне расстроился — друг до сих пор верит в сказки. Хоть и служит в Следственном комитете. Какая честь? Какого мундира? При чем тут присяга, когда такие бабки на кону? Совсем крыша поехала?

— Так в мундир и спрячешь, — с энтузиазмом прошептал он, все меньше веря в успех переговоров, — камушки — не железо, не звенят. А потом, Тоха, это ж не задаром. Три квартиры снимать сможешь. Заметь, в Москве!

Паша достал из кармана ручку и нарисовал на салфетке цену вопроса. Цифра была из первого десятка, но нулей много.

Плетнев посмотрел на салфетку, и в голове закрутился старенький шлягер Газманова «Эскадрон моих мыслей шальных».

А что, собственно, случится? Он же не убьет никого, не ограбит. Не украдет. Просто здесь заберет, а в Москве передаст. Как будто это не камни, а так, пирожки от бабушки. В конце концов, он мог и не знать, что везет. Никто из простых граждан от этого не пострадает. Зато получит обозначенные нули за дружескую услугу. Будет на что в Москве начинать. Перевод-то в Москву ему предлагали, но квартиру от государства никто не обещал. В общаге жить? Снимать? Кстати, в Москве даже на съемное жилье такие цены, что укачать может. И чашечка кофе столько стоит, как в родном Калининграде полноценный обед в приличном ресторане.

— В Москве люди встретят, рассчитаются. Я отвечаю, — Паша всячески подстегивал эскадрон плетневских мыслей.

— Я мундир марать не буду! — театрально взмахнул рукой Антон Романович, еще раз бросив контрольный взгляд на салфетку.

Паша сразу приуныл. Он надеялся и верил.

— Не буду, понял?.. В костюм спрячу.

* * *

Золотов сидел в своем кабинете и, как положено чиновнику, корпел над бумагами. Увы, не ценными. Есть такой вид человеческой деятельности. Крайне ответственный и необходимый. Макс пока не отзванивался, видимо, суд над Прониным-младшим еще идет.

В кабинет тихонько проскользнула молоденькая коллега, имевшая на Золотова определенные виды как на перспективного мужчину, и поэтому занималась легким шпионажем в его пользу. Она не стала, как обычно, флиртовать, а озабоченно прошептала от дверей:

— Слава, я сейчас у шефа была, к нему пришли.

Она стрельнула глазами куда-то наверх, словно к шефу на самом деле не пришли, а спустились с небес.

— Из органов… Про тебя говорили.

Из органов… Интересно, каких? ОБЭП? Следственный комитет? Или просто участковый? Нет, участковый вряд ли. Остальные — запросто. «Патриотизм» дело серьезное, а иногда и уголовное. С другой стороны, ущерба там на копейку. Другие миллионами и миллиардами воруют. Вагонами. Эшелонами. И хоть бы какой орган ими заинтересовался! Дома в Ницце покупают, шале в Швейцарии строят, на яхтах по миру катаются. А здесь сидишь, страдаешь от «патриотизма», как дурак, — и ни шале, ни яхты. За каких-то три — или даже один! — автобус будут теперь облавы устраивать. Если, конечно, дело в автобусах, а не в их с Максом комбинациях…

— А что, что говорили?

— Я поздно вошла, не все слышала, — коллега легкомысленно пожала плечами. — Вроде про уголовное дело. Про обыск что-то. Когда спросили про тебя, шеф сказал — ты по делам уехал. Я подтвердила.

— Понял. Спасибо.

— Удачи. Обнимашки!

Какие к черту обнимашки?! Что за слово дебильное?

Золотов вскочил со стула, и от резкого движения бумаги рассыпались по полу. Собирать их было некогда. Откровенного компромата он на службе не хранил, следы заметать не надо. Дома, впрочем, тоже. Правда, сам дом служил неслабым компроматом. «А на какие, собственно?..»

Сбегая по черной лестнице, позвонил Жанне:

— Котенок, я сейчас к тебе. Так надо. Потом объясню. Мне домой пока нельзя.

От черного входа, оглядываясь, словно киллер на задании, прокрался к маскировочным «жигулям». Не прогрев движок, рванул с места и облегченно выдохнул, только когда свернул за угол.

Меняя машину, он ощущал себя агентом, оторвавшимся от слежки — хотя никто за ним не гнался. Звонок Макса настиг его во дворе дома любимой.

— Слава, ты на работе?

— Нет, там проблемы. Мне отсидеться нужно. К Жанне еду.

— Жаль, я как раз рядом с тобой, заскочить хотел. За своей половиной.

Не до Макса сейчас. Есть дела поважней, чем деньги делить.

— Давай завтра, — предложил Золотов. — Как суд?

— Нормально, — протянул Овалов и не совсем уверенно добавил: — Условно дали, как и обещал.

Если бы Золотов не пребывал в состоянии легкого мандаржа, он наверняка уловил бы в голосе компаньона фальшивые нотки. Но он еще не вполне отдышался, спасаясь от воображаемой погони, и ему хотелось верить в хорошее. Ну хоть здесь все срослось! Можно осчастливить Жанночку.