Беранжер придвинула обратно кусочек хлеба и принялась нервно крошить его на стол.

— Всем так и хочется меня подловить. Они будут пялиться на меня так, будто пульс мне измеряют на глаз. И ничего ведь не скажут, я их знаю! Как же, воспитание не позволит! А сами так и ерзают от нетерпения: «Как она там, милашка Клавер? Верно горюет, что ее бросили? Небось уж готова себе вены вскрыть?» Марк будет расхаживать под руку с новой подружкой… А я буду сходить с ума… От унижения, бешенства, любви и ревности.

— Не знала, что ты способна на такие сильные чувства.

Беранжер пожала плечами. Разрыв с Марком был, что бы она ни говорила, достаточно болезненным для нее, и вовсе не стоило бередить эту рану публичным унижением.

— Ты же их знаешь! Все будут следить исподтишка. И потешаться надо мной.

— Веди себя естественно, и все отстанут. У тебя, дорогая, так натурально получаются злобные гримасы, что тебе даже усилий прикладывать не придется.

— И не стыдно тебе так говорить?

— Только не пытайся выдать уязвленное самолюбие за любовь. Эта история тебя оскорбляет, но не ранит.

Беранжер раздавила комочек хлебного мякиша большим пальцем, скатала из него длинную темную змейку и оставила ее извиваться на белой скатерти; подняв голову, она бросила ненавидящий взгляд раненой хищницы на подругу, которая в этот момент наклонилась, чтобы достать из сумки растрезвонившийся телефон.

Беранжер колебалась: продолжать ли ей плакаться на свою горькую судьбу или нанести ответный удар? Ирис положила замолкший телефон на стол и смерила ее насмешливым взглядом. Беранжер решила дать сдачи. Отправляясь в ресторан, она обещала себе держать язык за зубами, обещала себе оградить подругу от настырных слухов, наводнивших Париж, но Ирис уколола ее так равнодушно и презрительно, что выбора не оставалось: нужно разить в ответ. Все ее существо взывало к реваншу. В конце концов, убедила она себя, пусть лучше узнает от меня, а то весь Париж об этом говорит, а она не в курсе.

Не первый раз Ирис обижала ее. Более того, последнее время она почему-то делала это все чаще и чаще. Беранжер осточертела легкомысленная, рассеянная жестокость Ирис, которая резала ей правду-матку тоном училки, объясняющей простейшие правила туповатому ученику. Она потеряла любовника — это так; она скучала с мужем — это тоже правда; она совершенно не справлялась с четырьмя детьми — это, конечно, неприятно; она собирала сплетни и слухи — ну, понятное дело… и все же никто не смеет травить ее безнаказанно. Однако спешить не следовало, надо подготовиться, прежде чем выпустить свою отравленную стрелу; подперев щеки ладонями и широко улыбнувшись, она заметила:

— Не очень-то приятные вещи ты мне говоришь.

— Не очень приятные, зато абсолютно верные, разве не так? Ты хочешь, чтобы я врала и притворялась? Чтобы я тебя пожалела?

Она говорила тусклым, усталым голосом. И Беранжер пошла в атаку, сладко защебетав:

— Ну не всем же повезло отхватить такого красивого, умного и богатого мужа, как у тебя! Кабы Жак был похож на Филиппа, мне бы и в голову не пришло бегать на сторону. Я была бы верной, прекрасной, доброй… И безмятежной!

— Безмятежность убивает желание, тебе ли не знать. Эти две вещи несовместимы. Можно быть безмятежной с мужем и страстной с любовником…

— Неужели… у тебя есть любовник?

Беранжер так удивили слова Ирис, что она не удержалась от прямого, бестактного вопроса. Ирис с удивлением взглянула на нее. Обычно Беранжер более обходительна. Она с оскорбленным видом отодвинулась от стола и не раздумывая ответила:

— А почему бы и нет?

Беранжер мгновенно выпрямилась и уставилась на Ирис: ее глаза сузились в щелочки, горящие от любопытства. Она приоткрыла рот, предвкушая восхитительную сплетню. Ирис заметила, что рот у нее немного кривой — левый уголок как будто бы выше правого. Женщина всегда безжалостна к внешности другой, даже если это ее подруга. Ничто не ускользнет от ее внимания, она зорко высматривает следы увядания, старения, усталости. Ирис была уверена, что как раз на этом-то и держится женская дружба: вот интересно, сколько ей лет? моложе она или старше? на сколько? Все эти быстрые, беглые подсчеты — между делом, за столом, за разговором — утешительные или нет, но именно они и связывают женщин между собой, делают их сообщницами, лежат в основе женской солидарности.

— Ты сделала коррекцию губ?

— Нет… Ну не томи… скажи…

Беранжер не могла больше ждать, она умоляла, разве что ногами не топала, вся ее поза говорила: «Я же твоя лучшая подруга, ты должна все мне рассказать в первую очередь». Это любопытство вызвало у Ирис легкое отвращение, и она попыталась его рассеять, подумав о чем-нибудь другом. Она снова посмотрела на вздернутую губу.

— А почему же у тебя рот неровный?

Она провела пальцем по верхней губе Беранжер и нащупала легкое вздутие. Беранжер раздраженно встряхнула головой, высвобождаясь.

— Нет, правда, очень странно, левый уголок выше. Может, тебя от любопытства перекосило? Видно, совсем ты помираешь со скуки, если любой слушок готова так смаковать.

— Хватит, до чего же ты злая!

— С тобой-то мне точно не сравниться.

Беранжер откинулась на спинку кресла и с независимым видом уставилась на дверь. Сколько народу в этом ресторане, но хоть бы одно знакомое лицо! Если бы она знала по имени обладателя вон той стрижки или вон того длинного носа, это ее как-то успокоило бы, обнадежило, но сегодня — ни одной известной фамилии, совершенно нечего положить в копилочку свежих новостей! «Либо я отстала от жизни, либо вышел из моды ресторан», — размышляла она, вцепившись в подлокотники кресла с жесткой, неудобной спинкой.

— Я отлично понимаю, что тебе нужно… общение. Ты так давно замужем… Ежедневная чистка зубов бок о бок в ванной убивает любое желание…

— Ну, знаешь, нам и без чистки зубов есть, чем заняться…

— Не может быть… После стольких лет брака?

«И после того, что я недавно узнала!» — добавила она про себя. И чуть помолчав, глухим, хрипловатым голосом — Ирис даже удивилась — произнесла:

— Ты слышала, что болтают про твоего мужа?

— Ничему не верю.

— Я, кстати, тоже. Ужас просто!

Беранжер тряхнула головой, словно не решаясь повторить. Тряхнула головой, растягивая время, чтобы подруга помучилась. Тряхнула головой, потому что ей сладостно было источать яд именно так, не спеша, по капле. Ирис сидела неподвижно. Ее длинные пальцы с красными ногтями перебирали каемку белой скатерти, и только это с некоторой натяжкой можно было принять за признак нетерпения. Беранжер хотелось, чтобы Ирис ее торопила, подстегивала, но, к сожалению, это было не в ее стиле. Наоборот, Ирис всегда отличалась ледяным спокойствием, едва ли не полным безразличием, будто считала себя неуязвимой.

— Говорят… Тебе рассказать?