Марсель Гробз улыбнулся.

— Я сам гениальный генералист, если ты помнишь.

— За это я тебя и люблю.

— Расскажи мне о нем.

И пока Жозиана расписывала ему жизнь и карьеру служащего, которого Марсель едва мог вспомнить, в голове у него вертелись картинки из его собственного прошлого. Родители, польские евреи, осели в Париже. Отец портной, мать прачка. Они поселились в районе Бастилии, в двух комнатах — это с восемью-то детьми. Вместо ласки — оплеухи, вместо шоколада — хлеб да вода. Марсель рос как трава. Он сам записался в какую-то невразумительную химическую школу, только ради диплома, и пошел служить на свечной завод.

Именно там он всему научился. Бездетный хозяин проникся к нему симпатией. Одолжил ему денег, и Марсель выкупил одну почти разорившуюся фирму. Потом другую… Они долго разговаривали по вечерам, после работы. Хозяин советовал, подсказывал. Так Марсель стал «ликвидатором предприятий». Слово ему не нравилось, но нравилось перекупать агонизирующие предприятия и реанимировать их благодаря своим знаниям и упорству. Он рассказывал, что в те времена частенько засыпал при свете свечи и просыпался, когда она еще не успевала догореть. Рассказывал, что все идеи приходили ему в голову во время прогулок, на ходу. Он кружил по парижским улицам, наблюдал за мелкими торговцами, рассматривал витрины или разложенные прямо на тротуаре товары. Слушал, как люди разговаривают, бранятся, жалуются — соображал, что им нужно, чего они хотят, о чем мечтают. Раньше других коммерсантов почувствовал, что человеку все больше хочется спрятаться в своей раковине, его страх перед внешним, чуждым миром: «Жизнь становится все тяжелее, люди хотят укрыться дома, в своем гнезде, среди уютных домашних мелочей: свечечек, скатерочек, подставочек для чайника». Он решил сконцентрировать усилия на концепции жилища. Мой дом, «Казамиа» — так называлась сеть его магазинов в Париже и в провинции. Убыточные компании быстро реконвертировались в магазины «Казамиа» с душистыми свечами, столовыми приборами, лампами, диванами, рамками для фотографий, освежителями воздуха, занавесками, мелочами для кухни и ванной. Все по очень щадящим ценам. Все сделано за границей. Марсель одним из первых стал открывать заводы в Польше, Венгрии, Китае, Вьетнаме, Индии.

Но однажды — будь проклят тот день! — один из оптовых поставщиков сказал ему: «Товары у вас отличные. Марсель, но вашим магазинам не хватает стиля! Надо бы вам нанять дизайнера, который сможет добавить вашему производство необходимую изюминку…» Он долго обмозговывал это предложение и наконец нанял…

…Анриетту Плиссонье, сухопарую породистую вдову, которая лучше всех на свете умела красиво повесить штору или создать элегантный интерьер с помощью двух соломинок, кусочка ткани и керамической плошки. «Вот шик!» — подумал он, когда та пришла по объявлению. Муж ее недавно умер, она одна воспитывала двух девочек и у нее не было никакого опыта работы. «Только прекрасное воспитание и врожденное чувство стиля, — заявила она, смерив его презрительным взглядом. — Хотите, я докажу вам это, мсье?» И не дожидаясь ответа, поменяла местами две вазы, раскатала ковер, подвязала занавеску, переставила какие-то безделушки на столе — и тут же создалось впечатление, что его кабинет превратился в картинку из модного журнала. Тогда она села и удовлетворенно улыбнулась. Он принял ее как специалиста по аксессуарам, потом сделал главным дизайнером. Она оформляла витрины, грамотно расставляла товары рекламных акций: всякие фужеры для шампанского, прихваточки, передники, светильники, абажуры, составляла заказы, придумывала цвета сезона: голубой сезон, пестрый, золотой, белый… Он влюбился в эту женщину из недоступного ему мира.

Впервые поцеловав ее, он словно коснулся звезды на небе.

Во время их первой ночи он сфотографировал ее, спящую, на поляроид и спрятал снимок в бумажник. Она об этом не знала. А когда она впервые согласилась поехать с ним за город на выходные, он повез ее в Довиль, в отель «Нормандия», но так и не уговорил хоть ненадолго выйти из номера. Сперва думал, что это все от стыдливости, они ведь еще не были женаты, и лишь потом понял, что ей просто стыдно показаться с ним на людях.

Он попросил ее руки и услышал: «Мне надо подумать, я не одна, у меня две девочки, вы же знаете». Она упорно разговаривала с ним на «вы» и заставила ждать полгода, ни разу за все это время ни обмолвившись о его предложении. Он чуть с ума не сошел. Однажды — и что вдруг ее стукнуло? — она сказала: «Помните, вы сделали мне предложение? Так вот, если оно еще в силе, я согласна».

За тридцать лет их брака он ни разу не водил ее к своим родителям. Она встретилась с ними лишь однажды, в ресторане. На выходе, натягивая перчатки и ища глазами машину с шофером, которую он предоставил в ее распоряжение, она спокойно сказала: «Отныне вы будете встречаться с ними без меня. Я не думаю, что мне необходимо продолжать эти отношения».

Это она окрестила Марселя Шефом, потому что Марсель — уж больно плебейское имя. С тех пор все называли его только Шеф. Кроме Жозианы.

Для жены он был Шеф. Шеф, который выписывает чеки. Шеф, которого на званых ужинах сажают в самом конце стола. Шеф, которого можно перебить на полуслове.

Шеф, который спит отдельно в малюсенькой комнатке, на малюсенькой кроватке, в дальнем углу квартиры.

А ведь его предупреждали. «Наплачешься ты с этой женщиной, — говорил ему Рене, управляющий одного из магазинов и старый друг, с которым они любили пропустить стаканчик после работы. — Небось уболтать ее нелегко, а?» Следовало признать, что Рене прав. «Она меня не шибко-то к себе подпускает. А чтоб она хоть когда соизволила нагнуться к моему жаждущему Парню, куда там! Надо ее крепко держать да еще давить на затылок. Ляжет и лежит, как бревно. Парень торчит себе, а толку? Нет, чтоб его погладить или пососать. Целку из себя строит». «Ну и ладно, хрен с ней, брось ты ее…» Но Шеф не решался: Анриетта была его пропуском в общество. «Когда я прихожу на обед с ней, на меня уже и смотрят по-другому… Клянусь, без нее я бы никогда не сумел подписать некоторые контракты!» «Я бы на твоем месте нанял профессионалку. Стильную шлюху, такие бывают. Найдешь классную девку, она и на переговорах пригодится, и в постели. И обойдется тебе дешевле, чем законная жена!»

Марсель Гробз хохотал, хлопая себя по ляжкам.

Но оставался с Анриеттой. В конце концов он назначил ее президентом административного совета. Пришлось, иначе она бы обиделась. Обиженная Анриетта была не просто противной, но омерзительной. Он уступил. Их брачный контракт предусматривал разделение имущества, и Марсель составил договор дарения на ее имя. После его смерти все достанется ей. В общем, она его повязала по рукам и ногам. И чем хуже она с ним обращалась, тем больше он к ней привязывался. Ему порой приходило в голову, что получив в детстве столько оплеух, он как-то приохотился к этому делу; любовь и нежность не про его честь. Это все объясняло.

И вдруг появилась Жозиана. В его жизнь вошла любовь.

Но теперь, в шестьдесят четыре года, уже поздно начинать все сначала. Если он разведется, Анриетта оттяпает половину его состояния.