Мистер Уинтерсолл захлопнул рот.

А Джиллиан поздравила себя с успехом. К счастью, условия этого диалога удалось изменить. Она смогла взять инициативу на себя.

– Скажите маме, что собираетесь жениться на Леттис, – посоветовала Джиллиан. Мистер Уинтерсолл помрачнел. – Человек, обладающий вашими достоинствами, не может допустить, чтобы жену для него выбирала мама.

– Но мама не хочет, чтобы я женился на вас, – пропыхтел мистер Уинтерсолл. – Она считает, что вы слишком зубастая и что на вас трудно надеть уздечку.

Джиллиан на мгновение оторопела, потом кивнула:

– Ваша мама права.

– И все-таки… все-таки я прошу вашей руки, – упрямо твердил мистер Уинтерсолл.

Он снова спрыгнул с дивана и прижался губами к руке Джиллиан, стараясь вовсю и продвигаясь губами по ее руке на два дюйма с каждым поцелуем.

«При таком темпе, – подумала Джиллиан, – к следующему вторнику он доберется до моего локтя». Должно быть, она просто приняла желаемое за действительность, когда решила, что мистер Уинтерсолл питает склонность к Леттис. Леттис нуждалась в муже, а мистер Уинтерсолл вполне подходил для этой цели.

Он уже добрался до края ее перчатки и теперь мог коснуться губами ее кожи. Поэтому Джиллиан отдернула руку.

– Мистер Уинтерсолл, – сказала она, стремительно поднимаясь на ноги. – Должна выразить вам свое сожаление. У меня важное свидание, и я не могу уделить вам больше времени. – Она мгновенно приняла решение. – Завтра утром мы с мамой уезжаем в гости. Видите ли, герцог Холбрук просил меня помочь ему открыть домашний театр.

Мистер Уинтерсолл слегка прищурился:

– Мама считает, что иметь свой театр – несколько рискованное дело и для юной леди неприемлемо участвовать в этом.

Джиллиан подавила улыбку.

– Ваша мама старомодна, – сказала она. – Все решительно – от леди Хардвик и до герцогини Бедфорд – теперь заняты устройством домашних театров. Да и герцогиня Холбрук вплоть до самой смерти страстно увлекалась сценой. И, судя по отзывам, в устройстве театра в Холбрук-Корте был использован как модель театр герцогини Мальборо, а, как вам, возможно, известно, он считается одним из самых элегантных в окрестностях Лондона.

До этой минуты Джиллиан думала, что не примет приглашения герцога Холбрука, но теперь с каждой секундой чувствовала, что все больше и больше заинтересована им.

– Если бы мы поженились, – заметил Уильям, – никто не осудил бы ваш интерес к любительскому театру. Никто не посмел бы усомниться в добродетели миссис Уинтерсолл.

При этих словах он горделиво выпятил грудь.

Джиллиан вспомнила уксусно-кислое добродетельное лицо его матери и не стала возражать.

Уильям вскочил на ноги с непривычным энтузиазмом и прытью.

– Вы не дали мне возможности изложить свою точку зрения!

– Нет смысла корить себя. Я…

– Конечно же, ни один театр не может быть предпочтен моему чувству к вам.

Уильям так неожиданно заключил ее в объятия, что она не успела уклониться. Его губы прижались к ее губам, и она оказалась прижатой к его телу так крепко, что почувствовала, что оно отличается такими же нежными округлостями, как ее собственное. Но он был силен.

– М-м! – промычала Джиллиан, стараясь высвободить рот.

– Мисс Питен-Адамс! – воззвал к ней Уильям, стараясь отдышаться и пыхтя, когда наконец она ухитрилась вырваться и запрокинуть голову. – Вы созданы для меня! Вы просты и прямодушны, как я!

И прежде чем она сумела отстраниться, он снова прижал ее к себе. Последовала борьба, и Джиллиан несколько раз открывала рот, чтобы закричать, что привело только к совершенно нежелательному результату – тошнотворной близости, пробудившей в ней страсть к насилию.

– Ох! – вскрикнул Уильям. Голос его усилился до такой степени, что это вошло в противоречие с его утверждением о его врожденной прямоте и скромности. – Вы… вы меня лягнули!

Джиллиан поправила корсаж платья.

– Но вы меня чуть не искалечили! – Она была так разгневана, что не могла даже ясно выражаться. – Вы наглый шут!

Глаза мистера Уинтерсолла превратились в щелочки.

– Нет причины проявлять неучтивость друг к другу.

– Если только не считать безобразием вашу атаку на меня, – огрызнулась Джиллиан. – К тому же вы показались мне грубым мужланом, как только вошли.

– Но мама заявила не только, что вас будет трудно обуздать! – прошипел Уильям. Его красное лицо стало не отличить от обивки дивана. – Она сказала, что у вас невыразительный профиль и ваш подбородок свидетельствует об отсутствии принципов. Она также выражала серьезные сомнения относительно вашего характера ввиду очевидного пристрастия к театру.

Джиллиан прищурила глаза.

– О, значит, миссис Уинтерсолл…

Он тотчас же перебил ее:

– Ваша неподобающая страсть к сцене свидетельствует о прискорбном непостоянстве. И можно только гадать о том, какие еще дурацкие пристрастия вы лелеете.

– Ну, если глупо не желать выйти замуж за человека с вашим убогим интеллектом, то я и в самом деле скудоумна!

– Я с сожалением вынужден подтвердить, мисс Питен-Адамс, что склонен согласиться со своей матушкой, – сказал Уильям.

Джиллиан сделала легчайший реверанс.

– Я буду весьма…

– Никто в нашем доме не питает иллюзий насчет того, почему лорд Мейтленд так поспешил разорвать вашу помолвку. Но я всегда бросался на защиту вашей чести, мисс Питен-Адамс. Право же, это так!

– Плохо говорить о мертвых – признак большой испорченности и дурного воспитания, – парировала Джиллиан.

Мистер Уинтерсолл оправил щедро отделанный вышивкой жилет, натянув его на живот.

– По правде говоря, я готов рукоплескать уму и дальновидности лорда Мейтленда.

Попал в яблочко!

Джиллиан избрала трусливый способ закончить этот разговор. Она бежала, изо всей силы хлопнув на прощание дверью.

Гризелда и Имоджин прибыли в Холбрук-Корт в четверг поздним вечером после ужина. Бросив на них всего один взгляд, дворецкий Рейфа Бринкли начал что-то бормотать о камине, ванне и пунше, и спустя две минуты Имоджин входила в так называемую спальню королевы.

Имоджин не надо было напоминать, что она должна чувствовать, входя в эту комнату, – острый приступ ностальгии. Это была та самая комната, где четыре сестры Эссекс ночевали, когда впервые прибыли из Шотландии. Она не спала здесь в ту ночь, когда впервые встретила Дрейвена Мейтленда на английской земле, и не из этого дома бежала. Она проскакала верхом три мили на запад, подстроила свое падение с лошади и вывихнула ногу, а потом провела ночь в доме Мейтленда еще до их бегства. Но прежде, смутно припоминала она, Имоджин уговорила Дрейвена тайком бежать с ней.