Глаза над маской прищурились. Потом закрылись, и Григорий глубоко вздохнул. Вздох принес передышку… и воспоминания. Неким образом он любил мужчину, стоящего перед ним, и не желал ему зла, даже если б мог причинить его – что маловероятно, когда рядом с генуэзцем стоят двое опытных воинов. И потому Григорий шагнул вперед и поставил свой кубок на стол.

– Удачи вам всем, – негромко сказал он и повернулся к двери.

– Погоди!

Это был голос Амира. Обернувшись, Григорий увидел, как сириец, стоя на цыпочках – Джустиниани был великаном, – что-то шепчет ему на ухо. Глаза генуэзца прищурились в гневе, несколько мгновений его взгляд метался, будто искал, куда выплеснуть ярость. Потом Григорий вдруг увидел, что буря ушла и вернулся свет. В одно мгновение, как всегда.

– Что ж, – усмехнувшись, произнес Джустиниани, – разве это будет ему не по заслугам?

Он обернулся к Григорию.

– Слушай, ты, непокорная собака. У меня есть для тебя дело. Скорее всего в результате тебе перережут глотку, и это будет только правильно, после такой-то наглости. Если откажешься, будешь вечно жить под тенью моего гнева и не будет мне большей радости, чем подвесить тебя за яйца. Это понятно?

Слова были грубыми, тон – немногим мягче, но генуэзца выдавало явное веселье, поблескивающее в его взгляде. Григорий вздохнул чуть легче, потом кивнул:

– Вы знаете, ваше превосходительство, я подчинюсь любому вашему приказу.

Джустиниани кивнул, игнорируя очевидное.

– Тогда, Зоран, подчинись этому. Есть человек, который, по слухам, открыл секрет давно утерянного оружия. Оно дорого греческим сердцам и носит их имя – греческий огонь.

Григорий нахмурился. Греческий огонь не раз спасал Константинополь от врагов. Восемьсот лет назад этот огонь, который распыляли из бронзовых сифонов, уничтожил арабский флот. Но его точная формула была тайной, и немногие, если вообще кто-нибудь, могли ее воспроизвести.

Высоченный генуэзец продолжил:

– Человека, о котором идет речь, считают германцем. Зовут его Иоганн Грант, странное имя даже для этой нации дерьмолюбов. Мы хотели бы иметь его на нашей стороне. Беда в том, что турки тоже хотят его. Желательно в аду.

– Хорошо, – сказал Григорий. – И вы хотите, чтобы я нашел его для вас?

– О, мы знаем, где он. – Полные итальянские губы скривились в улыбке, в той, которая не нравилась Григорию. – Он на Корчуле.

Уже лучше. Корчула была островом в Адриатическом море, недалеко от лачуги Григория в Рагузе. Он может захватить парня и заодно навестить свой дом. С авансом, генуэзским золотом – особые поручения вроде этого оплачивались по особой ставке, – он сможет поручить строителям расчистить площадку.

– Тогда я заберу его. Германца на Корчуле найти легко. – Григорий нахмурился. – Но куда мне его доставить? И главное, где мне заплатят? Я не повезу его в… – Он указал рукой на залитую вином карту.

– Тебе и не придется.

Джустиниани широко улыбался. Отбросив несколько бумаг, он достал другую карту.

– Этот человек нужен мне на Хиосе. При хороших ветрах я буду там где-то в конце декабря. Там ты нас и встретишь.

Ему тоже потребуется хороший ветер. Но он будет плыть без армии, так что это возможно. Трудно, но возможно.

– Хорошо. Тогда я встречусь с вами там. Мы вместе отпразднуем рождение Господа нашего.

– О, это будет мило, – заметил Джустиниани; его глаза сейчас сияли так ярко, что казалось, будто они пылают. – Энцо выдаст тебе часть золота. Скажем, четверть?

– Я бы предпочел треть.

– Не сомневаюсь. Но даже четверти может оказаться достаточно, чтобы вскружить тебе голову.

Григорий кивнул. Энцо подошел к большому сундуку в углу комнаты и достал позвякивающий мешочек.

– Отсчитай ему сотню дукатов.

Сотня. Еще три сотни при доставке. На эти деньги в Рагузе можно построить маленький замок, не говоря уже о доме. Маска Григория удержала его присвист. Он внимательно следил, как отсчитываются монеты. Пересчитывать их заново будет оскорблением.

– Он так много стоит? – пробормотал он.

– Турки заплатили бы тебе в два раза больше за его убийство. – Джустиниани кивнул. – Но я знаю тебя, Риномет. Ты не любишь менять сторону посреди битвы. Очень не по-наемнически. – Он улыбнулся. – Сделка есть сделка, верно?

– Верно.

Счет Энцо был верен. Григорий понаблюдал, как монеты исчезают в кожаном кошеле, затем взял его, завязал и засунул под плащ.

– Тогда, с Божьим ветром в наших парусах, я встречу вас на Хиосе.

Он поклонился, мужчины тоже. Выпрямившись, Григорий увидел, что веселье не покинуло взгляд Командира.

– Есть что-то еще, мой генерал?

– Есть.

Генуэзец взглянул на мужчин, стоящих рядом. Энцо разделял его веселье, Амир – не очень.

– Германец, – продолжил Джустиниани, – на Корчуле не по своей воле. Он – пленник.

– Чей?

– Омишских пиратов. – Джустиниани следил за выражением лица Григория, и его улыбка ширилась. – Так что тебе, Зоран, лучше помириться с Богом, как бы ты ему ни поклонялся. Там тебе потребуется вся помощь, которую удастся получить.

Пьяная компания, кичливо шедшая мимо – славя Христа, ругая Аллаха, превознося дожа, – заставила Хамзу передумать. Они праздновали соглашение. И договорился о нем тот самый человек, с которым Хамза собирался встретиться. Хотя воинов отправляли совсем мало, через пару месяцев они принесут Константинополю надежду, а сегодня – прибыль генуэзским тавернам. Плохая тактика – насмехаться над последним достижением мужчины. Грубо по крайней мере; а подчеркивать неравенство атакующих и защитников сродни удару дубины. Оба мужчины и так о нем знали. Знали, что окончательный выбор – сражаться или не сражаться – не сводится к простому раскладу сил.

Хамза пожал плечами. Он владел более тонким оружием. Надежда, а не отчаяние – зачем загонять человека в угол, если можно привести его к свету? – тем более что утонченность была естественной для мужчины, которого он собирался завоевать.

Ласкарь. Сотни лет назад в Константинополе были императоры, носящие эту фамилию. Несомненно, этот может проследить свое происхождение до них, а то и до основателей города. Хамза улыбнулся. Он мог проследить происхождение лишь до деда, козопаса.

Ласкарь. Однако и фамилия предателя. Брата этого мужчины. Так течет ли еще в этом семействе благородная кровь? Хамза размышлял об этом, пока крики пьяной толпы не отдалились, потом постучал телохранителя по плечу.

Они вышли из дверного проема, где укрывались, приподняв плащи над дрянью, которая текла посреди переулка. Абдул-Матин трижды стукнул в дверь рукоятью кинжала. Они подождали. Абдул постучал еще раз. Когда он уже поднял руку в третий раз, ставни над ними скрипнули.