Ой да на черта мне это узнавать?!

Я встал из-за стола, прошелся туда-обратно по кабинету. Налил в стакан воды, выпил. Потом снова уселся в кресло, набрал указанный в письме номер. Всего лишь узнаю, чтобы не маяться, и всё.

Выждал два гудка, а потом на том конце раздался голос, который я узнал в ту же секунду.

Она…

* * *

Спустя неделю

— А здесь, Тимур Сергеевич, у нас бухгалтерия, — начальник отдела кадров, мужик сильно за полтинник, распахнул передо мной очередную дверь.

Это я пожелал, чтобы он устроил мне здесь небольшую экскурсию, показал, кто где сидит, познакомил меня с работниками, а работников — со мной, своим новым хозяином.

Мы все-таки купили этот затрапезный заводишко. Вчера всё оформили. Отец, правда, не очень понял мой маневр, сначала упирался, потом просто бурчал: «Сомневаюсь, что это нам надо».

Да я всю минувшую неделю только и делал, что сомневался, отговаривал сам себя всячески, чуть не свихнулся. Но если уж решил теперь, то черта с два меня кто-то остановит.

Тетки в бухгалтерии подскочили со своих мест, залопотали что-то. Я кивнул им и сразу вышел, не дослушав.

Я ждал, когда уже дойдем до отдела кадров. Сердце бухало в груди как молот.

— А это, Тимур Сергеевич, — наконец-то произнес мой сегодняшний «экскурсовод», — наш отдел кадров. А это, девочки, Тимур Сергеевич.

На миг я задержал дыхание, затем шагнул в тесный кабинет.

Марину я увидел сразу. Там ещё кто-то был, но я смотрел только на неё и видел только её. А уж как она на меня смотрела. Будто привидение увидела.

Я приблизился к её столу, не сводя с неё взгляда и с удовольствием подмечая, как сильно она занервничала. Не сдержав ухмылки, произнес:

— Ну здравствуй. Вот мы и встретились.

Глядя на меня во все глаза, она сглотнула и севшим голосом ответила:

— Здравствуй… те.

Марина

Этот завод, куда отец Артема Казаринова помог мне устроиться, напоминал тонущий корабль. Работали только самые добросовестные, остальные — кто как убивали время с девяти до шести. Сбившись группками в курилке или в буфете, часы напролет обсуждали приближение конца. Нервозность и обреченность буквально витали в воздухе.

Я же в работу нырнула чуть ли не с одержимостью. Не люблю халтурить и Казаринова не хотелось подводить. Да и чем больше дел, тем меньше времени оставалось на раздумья, от которых хотелось лезть на стены. Закопавшись в бумаги, я даже на обед не ходила. А вечером с тяжелым сердцем возвращалась в съемную квартиру — домом назвать неуютные чужие стены язык не поворачивался. Ловила себя на том, что засиживалась допоздна, лишь бы как можно позже уйти.

Моя воля — вообще, наверное, ночевала бы на работе. Потому что самое страшное — оставаться одной в пустой тишине. В такие моменты горе наваливалось со всей силой, давило и терзало особенно жестоко.

Я даже Оленькины вещи никак не могла распаковывать до конца. Только открою сумку с её игрушками и платьицами, как тут же накрывает… В конце концов отложила, чтобы не рвать сердце ещё больше. Иначе, чувствовала, сойду с ума.

И без того я еле держалась, и всё чаще меня обуревало безудержное желание примчаться к свекру и душу из него вытрясти. Заставить его, мерзавца, сказать, где они прячут мою девочку, забрать её силой. Но юрист, чувствуя, видимо, что я на грани, в каждую нашу встречу, да и по телефону, неустанно повторял, что ни в коем случае нельзя горячиться.

Никаких фортелей, никаких необдуманных слов, внушал он. В противном случае потом в суде всё это сыграет против нас. Выставят меня неадекватной, асоциальной мамашей с сомнительным прошлым и неопределенным будущим, и тогда пиши пропало. А мне сейчас важно создать о себе наилучшее мнение на работе, настаивал юрист, получить положительную характеристику, найти людей, кто расскажет про меня, какая я хорошая.

Вот я и старалась, прямо из кожи вон лезла. Хоть и видела, что мое усердие здесь и даром никому не сдалось, а кое-кого даже раздражало. Люда, вторая кадровичка, что сидела со мной в одном кабинете, фыркала:

— Выслужиться хочешь? Зря стараешься. Сейчас мы уволим всех, с бумажками разгребемся, и нас самих уволят. А завод наш закроют. У хозяина, говорят, огромные долги, собирается кому-то продать нас за копейки, а как продаст — переделают тут всё и будет очередной торговый центр.

Я пожимала плечами, мол, ну и пусть. Не рассказывать же ей, зачем мне это так нужно и почему едва не ночую на работе. Я вообще больше помалкивала и не уставала в мыслях благодарить Казаринова, который сумел меня сюда не только устроить, но и сохранить от всех мою постыдную тайну.

Сам он работал здесь начальником отдела логистики и, когда мы изредка встречались на проходной, всегда тепло здоровался и передавал привет от жены.

Я мало понимала специфику предприятия и, к счастью, в кадрах она и не требовалась, но чем больше втягивалась, тем острее сожалела, что всё рушится. Да и роль у меня была незавидная, как у гонца с дурными вестями.

Некоторые принимали грядущее увольнение без драмы, а некоторые негодовали, ругались, грозились судом и отказывались что-либо подписывать.

Но тяжелее всего было с теми, кто, ознакомившись с приказом об увольнении, начинал с мольбой в глазах рассказывать про ипотеку, которую нечем будет платить, про детей, которых надо на ноги ставить, про больных родителей. И хоть от меня ничего не зависело, в такие моменты я чувствовала себя чуть ли не палачом.

Тем абсурднее казалась мне затея не то руководства, не то профкома отпраздновать десятилетие завода. Ну правда, к чему этот пир во время чумы?

Но все почему-то обрадовались.

— А что? Почему нет? — говорила вторая кадровичка. — Конечно, здорово! Я вот только три года отработала и то рада, что хотя бы в последний раз вместе гульнем. А кто все десять лет тут отпахал… Хоть попрощаемся нормально. Ну и дата такая, десять лет всё-таки. Жалко только, что в нашем же буфете решили праздновать. Обычно корпоративы у нас в ресторане проходили. Скинулись бы чуть побольше, хоть на недорогую кафешку, а то прямо на работе — как и не праздник вовсе… Но что уж теперь.

А я решила не ходить. Зачем? Мне здесь не с кем прощаться, я толком никого ещё не знаю. Но главное даже не это. Ну какой мне праздник? Я жить-то себя заставляю титаническими усилиями, через не могу хожу, говорю, что-то делаю, кажусь нормальной.

* * *

Ещё недавно я больше всего любила выходные, теперь же возненавидела их.

Субботу и воскресенье я не знала, куда себя приткнуть: донимала юриста, названивала Игорю, который, похоже, сменил номер, читала всякие форумы, где люди делились похожими историями и изнемогала.