Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Норма!
— Да, дорогая?
— Тебе придется прийти и забрать у меня это пресс-папье.
— Почему?
— Я не могу удержаться, трясу его и трясу. Там внутри зима совсем как настоящая, правда?
— Ну я рада, что вам понравилось. Мы не знали, что вам привезти.
— Ой, ты не представляешь, в каком я восторге.
— Хорошо.
— А у Малышки, как вам показалось, все нормально?
— Да. Правда, мы с ней очень мало виделись. Ее заставляют работать сутки напролет.
— Она все такая же худышка?
— Нет, поправилась, сейчас у нее фигурка что надо.
— Ей понравилось финиковое варенье?
— Ой, да, она так обрадовалась при виде банки. Наверно, она никогда и не ест ничего домашнего, там все днем и ночью питаются в ресторанах.
— Ну, дай ей бог здоровья. Как думаешь, она любит орех пекан? У меня тут целая гора на веранде. Дерево у нас просто с ума сбрендило в этом году. Может, сделать ей мой коронный ореховый пирог с карамельной глазурью? Как думаешь, ей понравится?
— Уверена, что понравится.
— Мне до сих пор с трудом верится, что Малышка — взрослая женщина! Последний раз, когда я ее видела, сколько ей было, четыре?
— Четыре или пять.
Потом тетя Элнер задала вопрос, который всегда задавала, когда речь заходила о Дене:
— Она ничего не сказала про свою мать?
— Ни слова.
— А что бы ты ответила, если бы она спросила?
— Я бы на любой ее вопрос ответила как можно правдивее. Но она ничего не говорила, а я не приставала. Зачем.
Последовало молчание.
— Ей, должно быть, нелегко с этим сжиться, правда? — спросила тетя Элнер. — У нее наверняка это из головы не идет.
— Не знаю, тетя Элнер, но думаю, ей больно даже думать на эту тему, так что я уж помалкивала.
— Да, видать, так будет лучше. Что ж, дорогая, еще раз спасибо за подарок, мне ужас до чего нравится. И попроси Мака зайти, ладно? У меня дверь черного хода опять заклинило.
— Хорошо, я ему передам.
Тетя Элнер повесила трубку, еще раз перевернула пресс-папье вверх ногами, наблюдая, как крошечные хлопья искусственного снега кружатся вокруг миниатюрного Эмпайр-стейт-билдинг, и сказала вслух:
— Вы только поглядите, а… Прямо зимняя страна чудес.
На следующий день Норма села и написала письмо.
Мистеру Уэйну Ньютону
Телешоу «Сегодня вечером», NBC
Нью-Йорк
Дорогой мистер Ньютон,
Я просто поздороваться. Как Вы знаете, мы — я, мой муж и тетя Элнер — всегда были вашими величайшими поклонниками. Всегда смотрели Вас по телевизору и покупали все Ваши альбомы и четыре года назад имели счастье видеть Вас вживую, на Вашем выступлении на ярмарке в штате Миссури.
Так что можете представить, как мы благодарны нашей кузине Дене Нордстром за предоставленную возможность встретиться с Вами лично и получить фотографию с автографом. Это был самый счастливый миг нашей поездки.
Вы были с нами так любезны, и мы очень счастливы, что вы оказались таким простым, приятным человеком. Я знаю, Вы много ездите и, возможно, не имеете лишней минуты, чтобы сходить в церковь, так что посылаю Вам подписку на «Дейли уорд» и немного финикового варенья тети Элнер. Мистер Ньютон, если Вы когда-нибудь окажетесь вблизи Элмвуд-Спрингс, штат Миссури, прошу Вас, знайте, что Вам есть где остановиться и поесть домашней пищи. Вы наверняка устали от гостиничной еды, и мы будем рады принять Вас.
С наилучшими пожеланиями
Миссис Норма Уоррен.
P. S. Наши фотографии сейчас висят на самом видном месте на «Стене славы», рядом с фотографией нашей кузины.
Как она туда попала
Академия Священного сердца
Силвер-Спрингс, штат Мэриленд
1959
Забавная штука — слава. Она четко знает, кто ей нужен, и начинает подкрадываться к человеку с юности. Дене было всего пятнадцать, когда за ней явилась слава. Фотограф из «Севентин» пришел к ним в школу, и она в этот день оказалась в десятке избранных для съемки. Она никогда не считала себя красивой, слишком высокой вымахала, но журналу потребовались блондинки, а у них в классе было всего несколько светловолосых девочек. Альберт Баутмен, визажист, по всей стране делал макияж хихикающим подросткам, и вошедшая худощавая, долговязая девочка была для него всего лишь очередным лицом из вереницы лиц, которыми он сегодня занимался. Она села, и он надел на нее фартук. Заметив, что она бледновата, взял пудру чуть потемнее тоном и немного подвел карандашом глаза, чтобы подчеркнуть форму. Закончив, Альберт кинул последний взгляд в зеркало, чтобы оценить работу. Увиденное его ошеломило. В зеркале отражалось одно из самых прекрасных лиц на свете, а ведь он его едва коснулся. Дена, которая никогда раньше не пользовалась косметикой, была поражена не меньше. Альберт спросил, как ее зовут.
— Что ж, мисс Дена Нордстром, — сказал он, — вы только поглядите на себя. Вы же сногсшибательны!
Вошла следующая девочка и села на место Дены.
Через месяц, в Нью-Йорке, фотограф, разглядывая в увеличителе негативы, дошел до фотографии юной Нордстром и вспомнил этот момент.
— Ты прав. Погляди на девчонку. Черт, ее же просто невозможно снять плохо. У нее золотое лицо, на миллион долларов. — Он обернулся к помощнику: — Разузнай, кто она и как ее найти.
— Я же тебе говорю, — сказал Альберт. — Когда она вошла, смотреть было не на что. Я чуть подпудрил, подвел глаза — и все, умереть можно.
Фотограф не отводил взгляда от снимка.
— Черт, я одел ее в простой черный свитер с горлом да щелкнул — нет, ты глянь, ты только глянь, какое строение черепа. Она что, шведка или еще откуда?
— Не знаю.
Помощник вернулся со списком:
— Ее зовут Дена Нордстром.
— Так я и знал, — сказал фотограф, — у нас тут малышка Гарбо или вторая Ингрид Бергман. Сколько ей?
— Пятнадцать.
— Да, мечтать не вредно, — разочарованно сказал фотограф.
Альберт напомнил старому знакомому:
— Да, только это тебе и остается, если не хочешь преследования еще одной разгневанной мамаши или закона.
Фотограф глубоко вздохнул и сказал помощнику:
— Позвони Хетти в агентство, скажи, что посылаем ей несколько снимков… Но предупреди, что сначала мы сами с ней поработаем.
Двумя днями позже, после того как в школу Дены наконец дозвонились, а ее мать застали на работе, Хетти Смит объяснила, что она работает только с топ-моделями из числа подростков и хочет подписать с Деной контракт на пять лет, но к работе нужно приступить сразу.