В один из новогодних вечеров родители задержались в гостях. Отправить девочек в кровати в девять вечера было некому, и Алана с Лёлькой, обрадовавшись нежданно свалившемуся на них счастью, "заторчали" возле телевизора допоздна. Они устроились вдвоём в одном кресле, поставив меж собой сладкий новогодний подарок, ели конфеты и смотрели не очень понятное, но зато взрослое кино "про любовь". Посередине фильма Алана нечаянно заснула, уронив голову на мягкий подлокотник, и проснулась оттого, что замёрзла. Протерев глаза, она начала озираться по сторонам и обнаружила, что сестра уже не сидит рядом, сложив по обыкновению на Алану обе ноги.

Лёлька стояла возле окна. Приподнявшись на цыпочки и вцепившись руками в подоконник, она внимательно что-то разглядывала в темноте. Алана слезла с кресла, подошла и встала рядом.

– Смотри, – Лёлька прислонила к стеклу вымазанный в шоколаде указательный палец. – Ты тоже его видишь?

Во дворе было темно и тихо. Падал снег. Белые хлопья сыпались с неба так щедро, что сквозь них очень сложно было что-то разглядеть. Алана видела деревянную горку, с которой не далее, чем сегодня днём они катались, визжа и хохоча, как ненормальные, качели, выкрашенные в красный цвет, и пристроившиеся неподалёку от качелей "Жигули" консьержа Артура Петровича. На крыше "Жигуленка" уже успела вырасти солидная снежная шапка.

Их двор, такой безопасный и уютный при солнечном свете, в темноте отчего-то выглядел угрюмо и даже немного зловеще. В соседнем доме светилась лишь пара-тройка окон и Алана подумала, что, наверное, сейчас уже довольно поздно. Но где же мама и папа? Странно, что они до сих пор не вернулись.

Снежинки падали с неба теперь уже почти сплошной белой стеной. Одноногий фонарь освещал желтым глазом часть детской площадки, беседку с покатой крышей и дорожку к ней. О существовании этой дорожки теперь можно было только догадываться – снег засыпал и её, укрыв вокруг всю землю ровным покрывалом.

На том месте, где предположительно пролегала дорожка, стояла высокая худая фигура, закутанная в чёрный плащ. Человек (если это был человек) смотрел в их сторону и не шевелился. Лицо его в свете фонаря казалось абсолютно белым, на голове – чёрный капюшон. В руках он держал какой-то предмет, голубой светящийся шар.

Алане стало страшно. Она прижалась к сестре.

– Кто он такой? – прошептала она. – Что ему здесь надо?

– Я не знаю, – так же шёпотом отозвалась Лёлька, продолжая вглядываться в темноту. – Не знаю. Но он… недобрый. Ты чувствуешь?

О да, она чувствовала это! От тёмной неподвижной фигуры исходил холод. Сперва она подумала, что это просто дует из форточки, но форточка была закрыта. Кровь стыла в жилах от ужаса, который источало существо, укутанное в плотную ткань.

Лёлька взяла её за руку. Ладонь у неё была маленькая, но очень крепкая и тёплая.

– Не бойся, – сказала она. – Оно слышит, когда его боятся.

Алана хотела спросить: как можно услышать страх? Но не стала, поскольку в глубине души понимала, что Лёлька права. Лица человека или нечеловека в темноте разглядеть было невозможно, но это не помешало ей представить себе его глаза. Они были красные. Жестокие, беспощадные красные глаза. И она знала – если будешь долго смотреть в них, то точно ослепнешь.

Существо подняло голову и посмотрело прямо на Алану. И вдруг оно начало расти – раздуваться, расширяться, расползаться в стороны и вверх. И не только расти, но ещё и…

Приближаться? Да, так и есть – существо приближалось к ним, но одновременно оно ещё и оставалось на месте, вот что было самое странное.

– Японский городовой! – выплюнула Лёлька любимое папино ругательство.

Алана не смогла этого вынести. Она закричала, закрыла лицо руками и бросилась прочь, в другой конец комнаты. Забравшись с ногами на широкий диван, натянула на голову плед и спряталась под ним. Ещё никогда в жизни она так не боялась.

Внезапно окно распахнулось, будто от сильного порыва ветра. Это было совершенно невозможным, просто ни в коем случае – ведь рамы было крепко-накрепко закрыты на щеколды. И, тем не менее, это произошло. С подоконника слетел глиняный горшок с азалией, с грохотом раскололся на две части, кучка земли рассыпалась по светлому бежевому ковру. Алана изо всех сил вцепилась в плед, а её младшая сестра – в оконную раму.

– Алана! – крикнула она. – Скорее сюда!

Но Алана не могла даже пошевелиться. Страх перед существом во дворе полностью парализовал её сознание. Она знала – это оно открыло окно, никакие замки и шпингалеты не могли его остановить. Потому что это было чудовище из ненашего мира, и на него не действовали земные правила и законы. Каким образом это ужасное создание попало сюда, и что ему понадобилось от двух маленьких девочек?

Лёлька висела на раме, вцепившись в неё обеими руками, но силёнок не хватало, чтобы закрыть окно. Белые снежные хлопья летели в комнату, таяли, едва касаясь, пола и превращали рассыпавшуюся цветочную землю в грязь, а Лёлькины ноги скользили по этой грязи, размазывая её ещё больше. Левый тапочек она потеряла, и теперь он с немым укором поглядывал на Алану из-под батареи.

– Алана! Скорее! Помоги!

Кое-как Алана заставила себя высунуть из-под пледа голову. Существо висело за окном. Она даже не удивилась тому, что оно находилось там – за окном второго этажа, безо всякого страховочного троса. Лицо стало большим и нечетким, сейчас оно напоминало луну огромных размеров. Луну в капюшоне. Губы луны раздвинулись в жутком оскале, обнажив длинные острые зубы, а глаза – красные глаза, ехидно усмехались.

"Боишься меня, девочка? – услышала она тихий, вкрадчивый голос. Голос звучал не извне – он самым чудесным образом "расположился" в её голове. Как-то очень кстати вспомнился Никитка с его рассказами о психах. – Правильно делаешь, что боишься. Хорошие девочки должны меня бояться. Хорошие девочки должны слушаться старших. А плохие девочки – те, которые везде суют свой нос и делают то, что не следует, должны быть наказаны. Сиди смирно, Алана, будь хорошей девочкой. И тогда я накажу только твою сестру".

– Алана! – Лёлькин голос доносился, будто сквозь вату, которой вдруг отчего-то наполнились её уши. – Ну что же ты? Я не смогу его надолго удержать!

Алана изо всех сил затрясла головой, пытаясь таким образом вытряхнуть из неё голос чудовища. Существу это совсем не понравилось, голос стал более строгим и велел ей, чтобы она немедленно прекратила этим заниматься, чтобы она не смела, уподобляться своей плохой, очень плохой сестре. Но страх за Лёльку оказался сильнее страха перед монстром.

В