В самом центре, недалеко от рынка, есть старинная барская усадьба. Двухэтажное светлое здание с колоннами, внутри поделено на отдельные комнатки. Три из них – в конце длинного коридора – принадлежали бабушке с дедушкой. Большая семья, включающая в себя дядю Володю с тетей Валей и бабушку Феню, была очень радушной.

Счастливые дни моего детства, напоенные непередаваемым ароматом Кавказских гор, целебного нарзана, атмосферой праздности курортного городка!

Бабушка Феня работала нянечкой в детском саду и, случалось, на весь день брала меня в свою группу шестилеток, чем доставляла несказанную радость – ведь раньше я не посещала детских учреждений, а росла дома «совершенно непросвещенная». А тут в первый же день познакомилась с удивительными тайнами мироздания: под кустом за деревянным корабликом один мальчик показал мне свою пипиську (надо же, а у девочек совсем не такая!), а другой подсказал, как она называется и кое-что еще. Дома, услышав эти «перлы», мама потеряла дар речи, а бабушка Галя увела в другую комнату и долго разобъясняла, что к чему. Пе-да-гог!

В начале лета семья отправлялась жить на пасеку, на речку Подкумок. мы с бабушкой, прихватив собаку Цыганку (понимаете, почему ее назвали именно так?), ходили по горам, собирая орехи, разводили нехитрый огород. А дедушка, надев на голову сетчатую шляпу, возился с пчелами и качал мед. Окуривая дымом открытые ульи, доставал запечатанные рамки, срезал над тазиком верхушки сот, ставил в барабан медогонки:

– Кто желает покрутить? – мы с сестрой хватались за ручку, успев запихнуть в рот «забрус» – обрезки сот из тазика – иногда – ай-ай! – прямо с замешкавшейся пчелкой – но вкусно же! Вот янтарные струи нового меда потекли по круглым бокам медогонки в большие молочные баки – процесс пошел.

04.09.1963 год. На пасеке рядом с речушкой Подкумок.

Многие жители в разгар курортного сезона пускали в свои квартиры отдыхающих. Те приезжали большими семьями – с детворой, сестрами, тетками, мамками, бабками – казалось, все женское население Кавказа на лето переселялось сюда. У бабушки из года в год жили одни и те же грузинки – сестры Этери и Софико. Веселые, горластые, они красили басмой черные как смоль волосы прямо на кухне и посылали своих детей на рынок через дорогу – за семечками.

Помню комнату – диван и стулья в белых парусиновых чехлах, над столом – бордовый абажур. В шифоньере – «бабушкигалины» платья – красивые и душистые, а в буфете светлого дерева банки с вареньем – аккуратно накрытые пергаментом и завязанные на бантик цветной ниточкой – вкуснее не ела ничего и никогда! По вечерам с этим вареньем пили чай, а потом бабушка Галя запевала мягким грудным голосом свои украинские песни:

– «Ридна маты моя, ты ночей не доспала,

      И водила меня на поля в край села

      И в дорогу далэку, ты меня на зори провожала,

      И рушник вышиваный на счастье дала.

      На счастье, на долю дала…»

Я потихоньку засыпала, и бабушка укладывала меня в кровать, приговаривая:

– Чтоб ты живая была!

Потом дедушка ушел на пенсию – не стало долгих командировок, линии электропередач по горам Кавказа тянули другие связисты, а он нашел себе местечко поспокойнее. Теперь дедушка заведовал биллиардной военного санатория.

Отдыхающие офицеры проводили здесь свободные от нарзанных ванн и других процедур часы, вели задушевные разговоры, катая шары по зеленому сукну. Он знакомил новичков с правилами игры, объяснял что такое «пирамида» или «дуплет в угол», каждый вечер чистил столы и следил за порядком в зале. Я так и хвасталась при случае: «Мой дедушка – заведующий биллиардной!» – и показывала юбочку, сшитую мамой из зеленого «биллиардного» сукна.

Однажды, когда бабушки уже не было на свете, с дедусей приключился такой казус.

В большой комнате, на высоте шести метров вместо старинного бордового абажура теперь висела черная кованая люстра – эдакий обод-желобок с множеством хрустальных рожков. Чтобы поменять лампочку приходилось ставить на стол стул, на него маленькую табуретку и карабкаться на всю эту пирамиду, что дедуся иногда и делал. Но не всегда для того, чтобы вкрутить лампочку – частенько он прятал туда свои «нетрудовые доходы» – чаевые от игроков в биллиард. Не знаю, какая сумма хранилась там, когда случился очередной денежный коллапс, периодически потрясающий нашу страну, но слышала, как расстроился дедуся, поняв, что его сбережения потеряли свою ценность.

– Лучше бы я отдал эти деньги Володьке на выпивку! – стоя на столе и выковыривая из желобка люстры бесполезные дензнаки, жаловался он снохе Валентине.

Наступил 1963-й год. Скандалы в нашем доме становились все невыносимее, и однажды я, вся в слезах, сказала маме:

– Когда вы уже разойдетесь и дадите нам покой?

– Что значит «разойдетесь»? У вас должен быть отец. Какой-никакой, а все же отец!

– Зачем нам такой отец?

На тему «Как же я одна стану поднимать двух дочек?» мама размышляла всю ночь. А потом вспомнила слова моей учительницы:

– Вашу девочку надо показать доктору. Я не врач, но мне кажется, у нее ярко выраженный невроз. Вы, наверное, ссоритесь с мужем при детях?

– «Ссоритесь – это слишком мягко сказано!» – подумала мама и кивнула.

– Постарайтесь не делать этого, – предостерегла учительница.

На следующий день мама подала заявление в суд. Секретарь суда – папина родная сестра тетя Шура знала всю нашу жизнь не понаслышке. Поэтому, сожалея и сочувствуя, помогла грамотно составить заявление, да и на сам процесс, наверное, повлияла – развели родителей сразу.

… Через много лет, наутро после нашей свадьбы муж сказал мне:

– Очень плохо, что твоя мама рассталась с отцом, одна вырастила вас с сестрой и много чего достигла в жизни.

– Почему?

– Ты тоже можешь последовать ее примеру и не дорожить мной!

– Ну, если будет чем дорожить…

…На Игоря иногда сходило эдакое озарение, предвидение будущего…

Я выросла и уехала из дома, но все это не забылось, особо теплых чувств к отцу, каюсь, не питала. Когда он ушел из жизни, мы со взрослым сыном приехали на похороны.

– Ваш отец умер от старости, – сказал нам дядечка в морге.

– Вот это здоровье! – повернулась я к Роме, – Так всю жизнь пить, курить по пачке «Беломорканала» в день и умереть от старости!

А потом увидела отца в гробу. Видимо, у меня было такое выражение лица, что сын замахал руками, засуетился, стал усаживать в машину, закрывать дверцу. Только было уже поздно – в тот миг