– Ленка! Это все наше! Чего же ты дрожишь? Мы с тобой два везунчика!

Елена сейчас была мало похожа на везунчика. Она втянула голову в плечи.

– Федя, здесь убирать нужно неделю!

– Да хоть три! Мы же не на дядю теперь будем трудиться.

– Я боюсь, Федор, что начну мыть пол и вдруг найду…

– Что?

– Найду… что-нибудь страшное.

– Глупышка. – Он обнял ее и крепко прижал к себе. – Я ведь с тобой. Навсегда.

– Навсегда… – повторила она и закрыла глаза.

Под потолком заурчала и стала мелко подмигивать лампа дневного света.

– Смотри! – Федор весело отпрыгнул в сторону и стал дурачиться, позируя перед фонами, изображая то культуриста, то заучившегося ботаника, то застенчивую барышню.

Елена невольно прыснула со смеху и даже ухватилась за пыльную камеру на высоком штативе, подыгрывая Лосеву и имитируя съемку. Повеселев и немного осмелев, она развернулась на каблуках и прошлась по студии, показывая Федору, что в ней тоже проснулся интерес к новому рабочему месту. У стены, увешанной фотографиями в рамках, она остановилась и испуганно притихла.

– Федя… – позвала она негромко, – здесь наша фотография.

Действительно, в самом центре миниатюрного вернисажа расположился снимок, на котором Федор и Елена смущенно улыбались в объектив. Лосев наморщил лоб:

– Откуда она здесь?

Но тут же вспомнил: это было в тот единственный раз, когда он привел Елену в студию к заваленному работой Виктору, чтобы познакомить его со своей будущей невестой. Уже тогда Федор понял, что встретил девушку, с которой готов связать все свои надежды и чаяния, все стремления и желания – всю жизнь. Здесь же, в студии, они и сфотографировались, угловато и стеснительно позируя перед камерой. Сейчас это кажется нелепым и смешным, но тогда Федор вдруг испугался, что Елена не понравится Виктору, а его друг, напротив, приглянется его невесте. И он почти угадал. Виктор прохладно отнесся к выбору Федора и даже потом пытался отговорить друга от поспешной женитьбы, но и Елена осталась совершенно равнодушна к взлохмаченному фотографу. Казалось, она забыла о нем, как только вышла из студии, и не вспоминала до того печального дня, когда лобнинские газеты сообщили о его зверском убийстве.

Сейчас Федор все это вспомнил, взглянув на жизнерадостный снимок годичной давности.

Елена тронула его за руку:

– Пойдем, Федя. На сегодня довольно. Ознакомительную экскурсию мы совершили, теперь придем сюда в понедельник.

– Подожди, Ленка, мы еще не целиком осмотрели помещение. Здесь есть две подсобки… – И Федор потянул ее к двери, спрятавшейся между боковыми пеналами.

– В другой раз, Федя, – робко запротестовала она, но Лосев уже подбирал к дверям ключи из связки, которую получил от матери Камолова.

Внезапно хрупкое колечко брелока щелкнуло, расстегнувшись, и на пол пролился металлический дождик.

– Ну что же ты… неуклюжий! – Елена присела на корточки рядом с Лосевым, и они принялись шарить руками по полу между пеналами и под ними. Вдруг пальцы ее нащупали необычный предмет. Она выпрямилась и вышла на середину мастерской, чтобы рассмотреть свою находку при свете.

– Что там? Нашла что-то? – спросил Федор, продолжая на корточках собирать рассыпанные ключи. Елена быстро посмотрела на него, словно что-то соображая.

– Нет. Ничего… – Она повернулась к нему спиной, мгновенно достала из сумочки носовой платок, завернула в него свою находку и убрала обратно – поглубже.

Поход в новообретенную студию заставил их обоих поволноваться, порадоваться, погрустить и задуматься.

– Жизнь так скоротечна и непредсказуема, – произнесла Елена, когда они подъезжали на рейсовом автобусе к остановке «Лобнинский парк». – Никогда не знаешь, чем обернется завтрашний день.

Почти всю дорогу от студии они молчали, каждый погруженный в свои мысли. Федор вздрогнул, будто Елена сказала не сакраментальную фразу, а холодный приговор. Он часто думал о том, почему его собственная жизнь складывается именно так, а не иначе. Лосев не имел обыкновения роптать на судьбу, но иногда вспоминал ироничную фантазию отца: «Вот если бы было два Федора, и каждый – со своей судьбой…» Как бы тогда все сложилось? И кто вообще может это сказать? Существует ли предопределенность? Откуда, из каких глубин прорастает в человеке уверенность в будущем? Вот Виктор… Он же пошел к тетушке… как ее? Нелли. И он поверил ей! Федор почувствовал это, прочитал в его глазах – он поверил в те несколько туманных строк, написанных на черном листке бумаги, стилизованном под пергамент. И что в итоге? Листок и сейчас лежит где-то на письменном столе Камолова, а сам Виктор лег на стол патологоанатома, а потом – в сырую землю. За свои тридцать с небольшим лет Федор так и не научился понимать природу главных открытий и катастроф, пунктиром пересекающих любую судьбу. А Елена? Она столько страдала, столько пережила, потеряла семью – мать и шестилетнюю дочку. Потеряла в итоге все: родной дом, который оставила на растерзание воспоминаниям, работу… Неудивительно, что она такая напуганная, словно все время ожидает какой-то катастрофы, какой-то беды. И к ним, таким разным, таким даже по-разному несчастным, вдруг приходит любовь. Приходит для того, чтобы подсказать: «У ВАС ЕЩЕ ЕСТЬ ДРУГАЯ ЖИЗНЬ. Вы о ней ничего не знали, не предполагали, что такое вообще возможно, а она – есть. И судьба ваша не делится на плохую и хорошую, на удачную и неудачную – она состоит из того и другого, смешанного в равных пропорциях. Доли равные, как две половинки, нарезанные мелко-мелко. Но, как и в любой каше, от недостаточного помешивания появляются сгустки и комки. Вы их пробуете на вкус, проглатываете, а потом все равно доедаете то, что осталось».

– Остановка «Лобнинский парк», – объявил водитель, возвращая задумчивых пассажиров к действительности.

Елена и Федор как по команде посмотрели друг на друга и, взявшись за руки, сбежали по ступеням автобуса.

Сегодня ровно год, как они познакомились. Вот здесь, на этой скамейке. Так же лениво скользили лодочки в пруду, так же солнце заливало каждый уголок парка, выхватывая разноцветные пары, неторопливо бредущие вдоль огненной кромки воды, так же шумливо-радостно вскрикивали дети, гоняясь за разбегающимися мячами… Федор рисовал дождь. Карандашом в широком блокноте. Она подошла, бросила взгляд на движения грифеля и остановилась в нерешительности. А потом спросила:

– Почему – дождь?

Федор обернулся через плечо и так застыл, не отрывая взгляда от незнакомки. Елена повторила вопрос, еще больше смущаясь.

– Не знаю, – ответил Федор. – Наверно, потому что дождь оставил бы нас здесь одних… Вы бы остались?

И она ответила:

– Осталась.

Потом они долго гуляли по парку, наслаждаясь тем, что им так легко и хорошо вдвоем, испытывая неизъяснимую благодарность и к этим лодкам, и к разбегающимся мячам, и к залитому солнцем воздуху, и к блокноту, в котором ощетинился дождь.