На кровати номер 12 ровно посередине имелась заметная вмятина. Вероятно, та, кто спала здесь, была пышечкой. От подушки пахло лавандой. Натанаэль с наслаждением вдохнул. Как бы он хотел познакомиться с этими девочками! Но они оставались невидимыми, постоянно были в своем крыле. До мальчиков доносились только смех и разговоры из внутреннего двора.

Внезапно хлопнула дверь. Натанаэль очнулся и настороженно поднял голову. На лестнице послышались шаги. Бежать было поздно. Мальчик вновь залез под кровать, прижался к полу. Дверь спальни со скрипом открылась и закрылась. Из своего убежища Натанаэль увидел две пары ног: девичьи туфельки и черные учительские ботинки.

– Учитель, клянусь, это не я!

– Говори тише, Изабелла! Что именно произошло?

Мужской голос был бархатным, совершенно спокойным, звучал откуда-то из самых глубин.

– Меня оставили после уроков в его кабинете. Он ждал меня там и выглядел очень плохо: совсем бледный, будто его ударили чем-то тяжелым. Я делала уроки и вдруг увидела, как у него из ушей потекли струйки крови – сначала из левого, потом из правого. Он этого даже не заметил, но я всё видела! Затем кровь потекла у него из носа, потом из глаз. Тут я поняла, что Девернуа пострадал от кого-то из наших.

Натанаэлю показалось, что ледяная рука сжала ему позвоночник. Он перестал дышать и смог сделать вздох только через несколько секунд. Девочка продолжала:

– Это совершенно точно не я, у меня и не вышло бы. Я просто закрыла его кабинет снаружи и сразу пришла к тебе.

На некоторое время воцарилась тишина.

Учитель присел на кровать. Когда он наконец заговорил, его голос опять был спокойным. Казалось, просто кто-то думает вслух.

– Ты всё правильно сделала. Но, Изабелла, если это не ты, кто же это мог быть? Кто мог его пометить? Валер уже неделю как в лазарете, остальные пока не обрели способность убивать…

– Значит, здесь кто-то еще. Всё было бы проще, если бы у нас была книга…

– Я ищу ее, – сухо сказал учитель. – Я ведь уже нашел, но она ускользнула из рук.

Натанаэль пошевелился, попытался рассмотреть лица говоривших, но они вышли из спальни так быстро, что мальчик заметил только край черной мантии, мелькнувшей за дверью.

Ошеломленный Натанаэль остался в комнате. Девернуа умер? Из-за него? Что вообще произошло? Можно было подумать, эти люди говорили о какой-то страшной болезни. У Натанаэля опять остановилось дыхание. Он вспомнил о головных болях, которые мучили его в последнее время, и похолодел. А что, если с ним случится то же самое? Надо немедленно уходить отсюда.

Выбираясь из-под кровати, он ударился лбом о перекладину. Затем на ватных ногах добрался до окна и вылез на крышу. Сантиметр за сантиметром прошел по карнизу до спальни мальчиков. Там, не раздеваясь, рухнул в кровать и зарылся в жесткие простыни. Нужно было успокоиться.

Либертэ и Кармина условились встретиться в воскресенье на центральном аэровокзале. Официально вокзал носил имя Жака Вилена, но чаще его называли просто Собор. Огромное здание когда-то было собором Парижской Богоматери, и забыть об этом было невозможно.

Разумеется, теперь у башен швартовались дирижабли дальнего следования, а надстройка из стекла и стали удлиняла старинные стены на шестьдесят метров, делая здание как будто явившимся из будущего. И всё же это был тот самый Собор. Тройка в свое время предпочла не сносить его, а перестроить.

Там, где когда-то находилась паперть, толпились пассажиры. Большинство из них были торговцами, финансистами. Они всё время мотались по делам в крупные города. Было тут несколько англичан: всё чаще их видели в Лариспеме, с тех пор как в Лондоне тоже стали подумывать, не отделиться ли от Великобритании. Встречались и более экзотические пассажиры: итальянцы, испанцы. Были даже турки в цветастых тюрбанах. Торговцы с яркими тележками продавали блины, пончики, пирожки с мясом. Всё это можно было запить лимонадом.

Либертэ пришла первой. Она ждала Кармину у входа в аэровокзал в компании лионцев, которые смотрели представление автоматического театра. В стенной витрине маленькие фигурки разыгрывали бой в катакомбах. Один и тот же спектакль показывали в городе всюду. Это была часть государственной пропаганды.

Либертэ помнила содержание наизусть. Ей не раз приходилось чинить хитрые механизмы, управлявшие танцем оловянных фигурок и сменой декораций. С отсутствующим видом она наблюдала за миниатюрной Тройкой. Та вместе с несколькими бойцами прокладывала путь в катакомбах, чтобы застать версальцев врасплох. Духовые играли что-то тревожное. Скрипки и тарелки аккомпанировали записи голоса Сары Бернар[14].

«Ситуация была отчаянной. Взяли районы Люксембурга и Пантеона. Мэрия горела, версальцы неумолимо приближались к центру, громя на своем пути баррикады, уничтожая мужчин, женщин, саму свободу. Что случилось бы, не найдись в городе трех граждан, трех героев, знавших Париж как свои пять пальцев и решивших бросить вызов врагу?»

Что-то звякнуло, декорация поменялась. На сцене возникли три портрета – Тройка Лариспема. Лицо Жака Вилена было прикрыто черной вуалью.

«Мишель Лансьен, Жак Вилен, Гюстав Фиори. Переплетчица и два подмастерья-мясника из боен Ла-Виллет. Люди из народа, угнетаемого богатеями, аристократами, народа, преданного своими правителями, которые…»

– Салют.

– Кармина! Я не видела, как ты подошла.

Лионцы отвлеклись от представления – рядом возникло зрелище поинтересней: настоящая чернокожая дикарка. Ее ножи и нарядная мужская одежда не оставляли сомнений: настоящая лясникамка из Лариспема. Кармина заметила, что на нее смотрят, и оскалилась. Дамы в длинных кружевных платьях съежились, но один из мужчин вежливо приподнял шляпу и спросил, не захочет ли девушка с ним сфотографироваться.

– А сколько дашь? – спросила Кармина.

Мужчина порылся в карманах, вынул два быка. Лясникамка скривилась, но тем не менее взяла деньги. Затем подозвала фотографа, что стоял неподалеку со своим аппаратом. Либертэ пришлось ждать минут двадцать, пока счастливый турист с фотографией в руках не вернулся к группе своих друзей. Мужчина поклонился Кармине, но та на него даже не посмотрела.

– Ну всё, хватит, идем!