— Браво! Браво! Я тоже так думаю! — воскликнула Тереза с бокалом в руке. — Твое здоровье, Элен!

Элоиза, уткнувшись носом в тарелку, прошептала Ритону:

— Глянь, а Бабулька-то еще злей осы!

И Ритон, болтая в своей чашке ложкой, так что брызги летели во все стороны, завопил:

— Оса! Оса! Ритон рад! Ритон рад!

Что за прелесть эти воскресенья!

Мама с Бабулей кричали друг на друга. В Параисе это не было исключительным событием, наоборот, превратилось в обычай. На этот раз причиной ссоры было не отношение к папе: «Вы обращаетесь с ним не так, как он того заслуживает, дочь моя!» И даже не Дедуля: «Это мой муж, а не ваш, и я его кормлю так, как мне угодно!» — «Уж конечно, сразу заметно, что вам угодно его голодом уморить!» И совсем не Ритон: «Ах, он вас укусил, Бабулечка? Ну, так не надо было щипать его до синяков! Что же до Элоизы, то это прелестное дитя вообще никогда не создает никаких проблем», — объявила мама, даже не дождавшись, пока Бабуля сама затронет эту скользкую тему.

Бабуля собрала рот в куриную гузку и надулась. В последний раз, когда Дедуля увидел следы от ее щипка на ляжке Элоизы, он разъярился так, что дело кончилось хорошенькой затрещиной, и с тех пор Камилла остерегалась трогать девчонку, хотя ей было ужасно трудно «сдерживать свои низкие инстинкты», как говорит Дядюшка Кюре, который обвиняет ее в утаивании грехов на исповеди! А паршивка-то эта мелкая начала и сама мстить, не зная удержу, да еще с каким коварством… Бабуля вздохнула и прошипела в ухо своей подружке Магделене: «Нет, ты подумай только, разве дети в наши дни это дети? Да я всегда знала, что там дурная наследственность со стороны матери…»

Элоиза, которая услышала эти слова — даже и шпионить не приходится, Бабуля, как все глухари, не говорит нормальным голосом, а орет, — так вот, Элоиза бормочет, когда ее никто не слышит, что наверняка бедным детишкам несладко приходилось, когда эта Камилла — до замужества, конечно, — была училкой в какой-то там лотарингской дыре!

Ну, в общем, свекровь с невесткой, распаляясь все больше и больше, сменили тему, и на сцену вышли пауки, которых теперь полным-полно во всех комнатах дома, можно подумать, они самозарождаются! Но Андре возвестил, что тема самозарождения закрыта с тех пор, как Пастер навел порядок во всем:

— Так что, если это не Элоизины делишки, тогда — кто остается?

— Мои-и?! — Элоиза вытаращила глаза. — Я-то какое имею отношение к вашим паукам, черт побери?

Но Камилла все равно стала за ней шпионить — как знать, всякое может быть.

Элоиза принялась доказывать свою невиновность, которая и так была вполне очевидна. Месье Гарнье, преподаватель истории, пообещал, что завтра или на следующей неделе им без предупреждения устроят контрольную. И бедняжка Элоиза трудится, как пчелка, хотя ее вовсе не колышут ни эта Клотильда,[3]которой устроили такой культ (хотя на самом деле «она была просто куль с мукой, сидела в своем Туре безвылазно!» — Дедулина шуточка), ни Хлодвиг ее несчастный со всеми его подвигами (Хлодвиг-подвиг — стишок получается!), ни тем более президент (вспомнить бы еще, какой и когда!), умудрившийся наплевать на всех встречных-поперечных, а ему еще приписывают это в заслугу… «Нет, правда, в голове туман сплошной», — думает бедняжка Элоиза, которая обожает Дедулю, хотя не всегда радуется его высказываниям.

А Дедуля тем временем продолжает сыпать шутками-прибаутками и ловко отвлекает от Элоизы внимание — до тех пор, пока папа не говорит:

— Стоп. Стоп, отец!

А Бабуля уксусным голосом (а какой у нее может быть голос, если она уксус этот самый прямо литрами пьет?) подпевает:

— Андре прав, Андре совершенно прав…

— Вы оба мне осточертели, — ворчит Дедуля и идет злиться в сад, где под старой липой у него место для отдыха. Интересно, он что, нарочно добывал сведения из исторического альманаха? Уж очень выразительно подмигивает внучке перед тем, как выйти за дверь…

Но правда — откуда взялись насекомые? Ведь пауков в нынешнем году и впрямь полно. Особенно в сортирах, ах, пардон, кабинетах отдохновения (так их, что ли, называют, ничего себе отдохновение, если коленками упираешься в дверь, и еще там жуткие сквозняки или пекло — смотря по времени года). Заметив «этих зверей», что мама, что Камилла — тут они настроены на одну волну — сразу с визгом хватаются за щетки, пусть даже завидят где-нибудь всего одну-единственную паучью лапку.

А дело-то все в том, что, как только Элоизе исполнилось десять, она стала спать в беседке. При чем тут это? Наберитесь терпения.

Ей сказали, что она теперь большая, может спать одна в саду, стелить сама постель и подметать там. По правде сказать, пыль и мусор Элоизе совсем не мешали, а в каком виде кровать — она считала, ее дело, раз она в ней спит, а не кто другой, и мама, которая проводила тайные проверки, только удивлялась, обнаруживая, что и покрывало всегда на месте, и метла по полу прогуливается вовремя. Конечно, она ничего не говорит, не хвалит и не ругает, чтобы себя не выдать.

— Дурная сторона шпионажа, Элен, — бурчит Дедуля, который терпеть не может таких вещей, — очень дурная его сторона в том, что ты теперь сама лишила себя удовольствия пойти туда, когда захочешь, и наглядеться вволю. Господи, до чего же все женщины безголовые!

То, что он сказал невестке «ты», окончательно вывело из себя Бабулю, которой вовсе не нравилась подобная фамильярность по отношению к этой особе. Нет-нет, тем более надо удвоить бдительность! Представить себе только: вдруг они объединятся против нее? Что до пауков, то всем известно, это колдовские животные. Разумеется, она, Камилла, которую Господь Бог лично защищает от всяческих бед, может ничего не опасаться, но пути Господни неисповедимы: что Ему придет в голову, никто не знает, Он может просто чуть-чуть отвлечься… тут и полезут во все щели всякие адские создания!

Раздраженная, но и польщенная тем, что все считают, будто она — настоящая колдунья, управляющая размножением этих «косиножек», Элоиза перешла в наступление. Всем известно, что Бабуля меня терпеть не может, злорадствовала она, а теперь, когда она рассказывает всякие глупости, в деревне, в конце концов, начнут судачить. Там и так уже развлекаются тем, что передразнивают Камиллу: «Ах, как я обожа-аю эту малютку!» Как же, обожает она… Ну, а если бабка еще и объявит меня ведьмой, тут уж просто все кричать начнут: «Бегите отсюда, здесь психованная!»

Деревня? Естественно, деревня вовсю развлекалась: временами следить за событиями в семье Элоизы становилось интереснее, чем смотреть телевизор. И Элоиза, которая в принципе не любила «кудахтанья» Доротеи и других «пустомель», как называл их Дедуля, сейчас полагала, что у деревенских проснулся здравый смысл.

Несмотря на постоянное свое шпионство, милая Бабулечка так ничего и не обнаружила. И мама тоже — сколько ни совершала неожиданных набегов на беседку.