Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я ответил на него две минуты назад, когда ты спрашивала…
– Так ты меня любишь?
– Да.
Все это время Синтия отворачивала от меня лицо, но теперь обернулась и пристально заглянула мне в глаза. Сознаюсь, я даже вздрогнул. Ее следующая фраза поразила меня еще больше:
– Питер, ты любишь меня так же сильно, как любил Одри Блейк?
В минуту, отделившую ее вопрос от моего ответа, ум у меня загнанно метался, силясь припомнить, при каких же обстоятельствах я упоминал при ней Одри. Я был уверен, что ни при каких. Никогда и ни с кем не говорил я про Одри.
В каждом, даже самом уравновешенном человеке таится крупица зловещих суеверий. А я не особенно уравновешен, и у меня их не один гран. Я был потрясен. С той самой минуты, как я сделал Синтии предложение, мне чудилось, будто призрак Одри вернулся в мою жизнь.
– Господи Боже! – вскричал я. – Что ты знаешь про Одри?
Она снова отвернулась.
– Видимо, это имя сильно тебя задело.
– Если спросить старого солдата, – пустился я в оправдания, – он скажет, что рана даже спустя долгое время порой причиняет боль.
– Нет. Если она действительно зажила.
– Да. Даже если зажила и если ты едва помнишь, по какой глупости ее получил.
Синтия молчала.
– Как ты услышала… про нее?
– Когда мы только что познакомились, а может, вскоре после этого я случайно разговорилась с твоим другом, и он рассказал мне, что ты был помолвлен с девушкой по имени Одри Блейк. Он должен был быть твоим шафером, но ты написал ему, что свадьба отменяется. А потом ты исчез, и целых три года тебя никто не видел.
– Да. Все это правда.
– Роман у тебя, Питер, был серьезным. Такая любовь легко не забывается.
Я вымученно улыбнулся, улыбка получилась не очень убедительной. Мне не хотелось обсуждать Одри.
– Забыть почти невозможно, – согласился я, – разве что у человека на редкость плохая память.
– Я не о том. Ты понимаешь, что я подразумевала под «забыть»?
– Да. Вполне.
Синтия быстро подошла ко мне и, положив руки на плечи, заглянула мне в лицо.
– Питер, ты можешь честно сказать мне, что забыл ее, – в том смысле, какой подразумеваю я?
– Да.
И опять на меня нахлынуло прежнее чувство – то странное ощущение, будто я бросаю вызов самому себе.
– Она не стоит между нами?
– Нет.
Выговорил я слово с усилием, словно некая частичка подсознания изо всех сил мешала мне.
На лице у Синтии расцвела ласковая улыбка. Она подняла ко мне голову, и я обнял ее, но она с легким смешком отодвинулась. Поведение ее круто переменилось. Совсем другая девушка серьезно смотрела мне в глаза.
– Ой-ой, какие у тебя мускулы! Ты прямо смял меня. Наверное, ты, как и мистер Бростер, превосходно играл в футбол.
Ответил я не сразу. Я не мог упаковать сильные эмоции и сунуть их на полку, как только в них отпала надобность. Я медленно приспосабливался к новой тональности разговора.
– Кто такой Бростер? – наконец поинтересовался я.
– Учитель, – развернув меня, Синтия ткнула пальцем на стул, – вот этого.
Портрет, стоявший на стуле, я заметил, еще когда входил, но не особо к нему приглядывался. Теперь я всмотрелся повнимательнее. Очень грубо написанное изображение мальчишки лет десяти-одиннадцати, на редкость противного.
– Да? Вот бедняга! Что ж, у всех свои неприятности. А кто этот юный головорез? Не твой друг, я надеюсь?
– Это Огден. Сын миссис Форд. Тут истинная трагедия.
– Ну, может, это он только на портрете такой. Мальчишка и вправду косоглазый, или его так художник увидел?
– Не смейтесь! Сердце Несты разбито. Она потеряла мальчика.
Я смутился.
– Он умер? Виноват, виноват. Ни за что не стал бы…
– Да нет, мальчишка жив-здоров. Но для нее – умер. Суд отдал его под опеку папаши.
– Суд?
– Миссис Форд была женой Элмера Форда, американского миллионера. Они развелись год назад.
– Понятно.
Синтия неотрывно смотрела на портрет.
– Мальчик этот – в своем роде знаменитость. В Америке его прозвище «Золотце ты наше».
– Почему же?
– Так его прозвали похитители. Его много раз пытались похитить.
Замолчав, она непонятно взглянула на меня.
– А сегодня, Питер, предприняла попытку и я. Отправилась в деревню, где жил мальчишка, и похитила его.
– Синтия! Господи, ты что?
– Разве ты не понял? Я сделала это ради Несты. У нее разрывалось сердце из-за того, что она не могла видеть сына. Вот я и украла его, прокравшись в дом. И привезла сюда.
Не знаю, отразилось ли на лице все мое изумление. Надеюсь, нет, потому что у меня просто мозги плавились. Полнейшее хладнокровие, с каким Синтия рассказывала об этой эскападе, совершенно сбивало меня с толку.
– Ты шутишь?
– Нет. Я правда его украла.
– Господи Боже! А закон! Ведь это уголовное преступление!
– Вот я его и совершила. Людям вроде Элмера Форда нельзя доверять опеку над ребенком. Ты Форда не знаешь, а он бессовестный финансист, только и думает о деньгах. Мальчику в самом впечатлительном возрасте непозволительно расти в такой атмосфере. Это погубит все доброе, что в нем заложено.
Мой ум все еще беспомощно увязал в юридическом аспекте дела.
– Но, Синтия, похищение есть похищение! Закон не принимает во внимание мотивов. А если бы тебя поймали…
Она резко перебила меня:
– А ты, Питер, побоялся бы пойти на такое?
– Ну… – промямлил я. Этот вариант мне в голову как-то не приходил.
– Я не верю, чтобы ты решился. Но если я попрошу тебя, то ради меня…
– Синтия, похищение – это… Это низость.
– Я же ее совершила. Разве ты презираешь меня?
Никакого подходящего ответа придумать я не мог.
– Питер, – продолжала она, – мне понятны твои муки совести. Но разве ты не видишь, что наше похищение в корне отличается от обыкновенных, которые тебе, естественно, отвратительны? Мы лишь увозим мальчика из окружения, которое наносит ему вред, к матери, которая его обожает. Здесь нет ничего дурного. Наоборот, это замечательно!
Синтия приостановилась.
– Питер, ты сделаешь это ради меня?
– Я не понимаю, – слабо противился я. – Ведь все уже сделано. Ты же похитила его.