После того как нацистские войска оккупировали в 1936 году Рейнскую зону, правительство Великобритании сделало вид, что Гитлер лишь возвратил Германии ее исконные земли. В том же году был подписан договор между Гитлером и Муссолини. И хотя было очевидно, что этот пакт ознаменовал содружество двух диктаторов, британский посол в Берлине присутствовал на торжественной церемонии.

— Нацисты преследовали вас за то, что вы евреи? — спросила Кейт как можно мягче.

Кристина молчала, глядя на свои сжатые кулаки. Она совсем упустила из виду, что Кейт немка по отцу. Хотя Карл Фойт и не бывал на родине со времен Первой мировой войны и не числился среди почитателей Гитлера, он оставался немцем и вырос в той же стране, что и Кристина. Они оба с детства говорили на одном языке, мыслили как местные жители, понимали их натуру, знали любовь немцев к аккуратности и пунктуальности. И если кто-то и мог помочь Кристине разобраться, что же на самом деле произошло с ее мамой и бабушкой, то это был, конечно, Карл Фойт. Она собралась с духом и выпалила:

— Папа печатал антифашистские листовки в подвале своей аптеки. А Генрих их распространял.

Кейт впервые услышала имя брата Кристины. В открытое окно доносился стрекот газонокосилки Дэниела Коллинза; слышались обрывки разговора Нелли Миллер и Гарриетты Годфри, цокот копыт запряженной в катафалк лошади, на которой Альберт Дженнингс перевозил фрукты и овощи на базар, и бой часов на церкви Святого Марка. На этом привычном мирном фоне, было странно слушать из первых уст историю евреев-антифашистов в гитлеровской Германии.

— Должно быть, твой отец и брат были храбрыми людьми, — нерешительно промолвила Кейт после долгого молчания.

Кристина сжала кулаки так, что побелели костяшки пальцев.

— Приятель моего отца, помогавший ему печатать листовки, однажды сказал, что мне не стоит ждать возвращения мамы и бабушки, — дрожащим голосам произнесла она. — Он сказал, что они никогда не вернутся и мне следует покинуть страну, пока меня не арестовали. Он помог мне бежать в Швейцарию. — На глазах у нее блеснули слезы. — А сам был схвачен гестаповцами. Я осталась тогда одна и чувствовала себя виноватой перед всеми, кто не сумел спастись. И вот теперь это ощущение вины вернулось. Так стыдно, что я преспокойно живу в Лондоне, на площади Магнолий, в то время, когда…

Кристина судорожно вздохнула, и слезы потекли по ее бледным щекам. Она была рада, что наконец призналась кому-то в своих чувствах, излила то, что накопилось в душе. Все годы, пока она обитала в относительно безопасном Лондоне, ей не давали покоя воспоминания о гибели отца и брата, тревога за судьбу мамы и бабушки. Боясь сойти с ума, она запретила себе думать о том, что они могли уцелеть, и внушила себе, что их нет в живых. Но это усугубило грызущее ее чувство вины, не облегчило, а, напротив, обострило душевную боль.

Кейт подалась вперед и накрыла ладонями руки Кристины.

— Не терзай себя! Ты ни в чем не виновата перед своими родными. Подумай, хотели бы, чтоб ты подвергалась риску, твой отец и брат? Что же касается твоей бабушки и мамы… — У Кейт подкатил к горлу ком. Ей не хотелось попусту обнадеживать Кристину — спасение из лагеря смерти представлялось почти невероятным. Вряд ли две немолодые еврейки могли выжить в тех условиях. Хотя, с другой стороны, мало кто верил и в спасение Леона, когда он пропал без вести. Но Кейт хватило мужества надеяться. Она не сомневалась, что он жив. У Кристины же, очевидно, такая вера отсутствовала, иначе она бы давно заявила об этом во всеуслышание.

— Наверняка они попытаются связаться с Лией, если живы. Война ведь кончилась! — осторожно сказала Кейт. — В противном случае тебе придется примириться с их гибелью.

Кто-то постучал в дверь, и в прихожей зазвучал бодрый голос Хетти Коллинз:

— Есть кто-нибудь дома?

С сожалением переглянувшись, подруги тяжело вздохнули, понимая, что поговорить по душам уже не удастся.

— Проходи на кухню, Хетти, — откликнулась Кейт. — Мы здесь вдвоем с Кристиной.

Бегом промчавшись по длинному коридору через весь дом, Хетти ворвалась в кухню и затараторила:

— Я только что закончила возиться с цветами в церкви. Альберт дал мне саженцы чудесной живокости. Вы угостите меня чаем? Умираю от жажды! Давайте я сама о себе позабочусь. — Не дожидаясь разрешения, она схватила чайник и стала наполнять его, приговаривая: — Когда была жива Констанция, покойная жена нашего викария, она всегда угощала меня чаем после работы. Разумеется, оставшись вдовцом, он вряд ли станет потчевать меня чаем, хотя я бы не возражала…

Хетти с грохотом поставила полный чайник на газовую конфорку, обернулась, тряхнув полями черной соломенной шляпки, украшенной искусственными вишенками, и с пылом воскликнула:

— Когда викарий снова женится, что вполне естественно — ведь он мужчина в расцвете сил, его новая жена вряд ли снизойдет до меня. По-моему, она о себе чересчур высокого мнения.

Ни Кристина, ни Кейт не проронили ни слова, им обеим нравилась Рут Фэрберн, невеста Боба Джайлса, и перемывать ей косточки им вовсе не хотелось.

— Я вот думаю, какими цветами мы станем украшать церковь на твою свадьбу? — бесцеремонно гремя посудой, словно она хозяйничала на собственной кухне, рассуждала Хетти. — К следующей неделе розы еще толком не расцветут. Может, набрать возле бомбовой воронки адонис? Его там море! Адонис хорошо сочетается с папоротником, но это тоже не проблема. Впрочем, я что-то не припоминаю невесту с желтыми цветами, на свадьбу обычно требуются красные. Когда Керри выходила за Дэнни, у нее в руках был букет красных роз, хотя и не самых шикарных.

— А мне нравятся желтые розы, — подала голос Кейт, желая поддержать разговор. — Они выглядят очень мило и оригинально.

Хетти раздраженно фыркнула. Цветы из воронки от бомбы как-то не увязывались с ее представлениями о свадьбе. Так ведь можно договориться до того, чтобы украсить проход к алтарю мать-и-мачехой и рододендроном!

— Вода вскипела, — вмешалась Кристина, заметив пар, выбивающийся из-под крышки чайника.

Хетти снова фыркнула. Не хватало только, чтобы всякие иностранки указывали ей, что делать! Нарочно оставив замечание Кристины без внимания, она стала разливать по чашкам молоко. Беженка все еще оставалась для нее чужой.

Мало ли других людей пострадало в войну? Не только одни евреи! Взять хотя бы жену викария Констанцию Джайлс, царство ей небесное! Святая душа! Дурного слова ни о ком не сказала, мухи не обидела. А погибла во время первого немецкого налета, когда шла проведать кого-то из прихворнувших прихожан.

Хетти сполоснула кипятком заварочный чайник, выплеснула воду и положила в него ложечкой заварку. Эта Кристина — темная лошадка, подумалось ей. И что в ней нашел Джек Робсон? Женился бы лучше на местной и горя бы не знал. Хетти залила чай кипятком. Слава Богу, что их единственный сын Дэнни взял в жены Керри. Светлая душа! Всегда весела и прямодушна, не то что эта иностранка…