Ланге и Херманн занялись чисткой ствола, я им помогал. Канал ствола пушки всегда надо держать в чистоте, особенно после того, как израсходован весь боезапас. В теории ствол мог выдержать не одну сотню выстрелов, но тут, в России, среди всей этой ужасной пыли и грязи канал забивался мгновенно. Это влияло на Точность стрельбы. А если учесть, что от первого выстрела порой зависела твоя жизнь и второго уже могло и не быть, то вопрос, чистить или нет, отпадал сам собой. А мы сегодня постреляли достаточно.

Чистка ствола — занятие не из легких. Масса пушки составляла тысячу триста килограммов, а длина ствола около пяти метров. Ланге с бортов отцепил банники, их было шесть штук в комплекте, по три на каждой стороне танка, передал нам по одному, и, соединив их, мы получили шомпол. Нам повезло, что они прилагались к танку. Последнее время постоянно чего-то не хватало, с заводов порой приходил недокомплект, и экипажам приходилось ходить и клянчить инструмент у других. Конечно, никто не отказывал, но это было неприятно само по себе и доставляло массу хлопот.

Обычно чисткой занимались все вместе, но сейчас времени было в обрез, и пришлось поднатужиться. Херманн поначалу пытался сально шутить, намекая на различные медицинские процедуры и проводя сексуальные ассоциации с чисткой ствола, но, обвиненный в извращенном восприятии действительности, быстро сдулся и лишь недовольно сопел.

Когда Шварц и Зигель справились с катками, мы еще елозили шомполом в стволе туда-сюда. Шварца я отправил караулить подход машин со снарядами и горючим, а Томас подменил Карла Ланге, который тут же полез ковыряться в двигателе.

Когда мы закончили, уже начало темнеть. Хуберт прислал молодого пехотинца сказать нам, что подвезли боеприпасы и бензин, и мы отправились их получать. Наши желудки к тому времени выводили громкие трели, жутко ныли руки и болели спины.

Шварц поджидал у грузовиков и, заметив нас, призывно замахал руками.

Снаряды транспортировались в деревянных ящиках, по три заряда в каждом. Отдельно — бронебойные, отдельно — кумулятивные. Сгружали их из кузова самостоятельно. Делали это впятером, иначе легко можно было надорваться.

Загрузкой снарядов в танк, естественно, тоже занимались всем экипажем, никто не ленился. Десятикилограммовые болванки вытаскивали из ящиков и передавали друг другу. Сначала подавали их через люк механика-водителя, где Шварц их бережно принимал и распределял в укладках на днище боевого отделения, а потом уже поднимали на башню и, опуская через люк заряжающего, укладывали на бортах корпуса и в башне. Всего в «тигр» умещалось девяносто два снаряда. Мы расстреляли не весь боекомплект, а потому получили восемьдесят болванок, большинство из которых были бронебойными.

Когда погрузка закончилась, сил у нас уже не оставалось. Арифметика простая — мы восемьсот килограммов перегрузили в нашу машину, руки наши отваливались, и единственным желанием было завалиться на землю и тихо сдохнуть.

Но на этом не закончилось.

В довершение всего нас ожидало «веселое» путешествие к танку с двадцатилитровыми канистрами с бензином. «Тигру» для полной заправки нужно двадцать семь канистр, но, слава Господу, мы не израсходовали и половины. Бедняга Ланге дополнительно еще мотался за маслом.

Бесчисленное количество ходок с канистрами и ящиками со снарядами вымотало нас окончательно, и когда привезли ужин, мы едва держались на ногах. Отдыхающие рядом гренадеры, глядя на наши измученные физиономии, сжалились над нами и послали бойцов принести нам еду.

Пехота всегда относилась к танкистам с уважением, а после сегодняшнего случая, когда наша машина помогла им в сложной обстановке и мы своим появлением в селе спасли много жизней, на нас смотрели восторженно. Поблагодарив ребят за помощь, мы с жадностью набросились на еду.

Ужин был горячим, и мы, обжигая глотки, запихивали в себя картошку со свининой, нещадно скребя ложками по алюминиевым котелкам. На десерт нам досталось по чашке дымящегося эрзац-кофе и крекеры с джемом.

У кого-то из пехотинцев нашелся шнапс, они предложили нам присоединиться, и вместе мы не преминули слегка отпраздновать сегодняшнюю победу. «Великой Германии» удалось отвоевать у русских немного земли, а это в нынешних условиях было важно.

— Ну и дали вы жару! — восторгался один из гренадеров. Голова его была перебинтована, но он держался молодцом. — Без вашей поддержки Иваны выдавили бы нас из села.

— Да! — подхватил другой. — Они тут когтями за землю держались. Мы за каждую чертову избу сражались.

— Раз так, то тогда еще понемногу, — заулыбался Ланге, довольный, что ему оказывают такие почести. — Наливай мне побольше, ребята!

Но я сурово глянул на него, и он осекся:

— Мне чуть-чуть, на самое донышко, — Ланге сник, косясь на меня, и подставил кружку разливавшему шнапс гренадеру.

— Герр фельдфебель, — окликнул меня сидящий слева гренадер.

Я обернулся к нему, но краем глаза успел заметить, что кружка Ланге наполняется до краев. Едва я хотел остановить его, как он опрокинул содержимое себе в глотку и удовлетворенно крякнул.

— Вот прохвосты! — гаркнул я, понимая, что меня обвели вокруг пальца, как нерадивого мальчишку.

Ланге виновато пожал плечами и опустил глаза, но на лице его играла лицемерная ухмылка. Отвлекавший меня гренадер прыснул в кулак, не сдержавшись, а Шварц громко заржал. Его поддержала вся компания, но смеялись все без издевки, по-доброму.

— Черт с тобой, — махнул я рукой, глядя на Ланге. — На первый раз прощу. Но если еще…

— Ни-ког-да! — отрапортовал он, скрывая притворство за маской напускной серьезности.

Я и сам был не против немного промочить горло, но слишком хорошо знал свой экипаж, чтобы дать им переусердствовать со спиртным. Все хорошо в меру, тем более в боевой обстановке. Завтра снова предстоял жаркий день, в этом был уверен каждый, кто тут находился. И мне нужна была полная отдача от каждого члена нашей маленькой команды. Трезвые и рассудительные мозги, вот что нам завтра понадобится.

Поблагодарив гостеприимных гренадеров, мы откланялись и вернулись к танку. День выдался чертовски тяжелым, и еще неясно было, кто кому задал трепку — мы русским или они нам.

Парни начали располагаться ко сну, но мне, несмотря на смертельную усталость, спать не хотелось — сказывалось нервное перенапряжение. Захотелось побыть в одиночестве, и я подумал, что неплохо было бы просто немного пройтись, чтобы забыться на время, если это возможно в наших условиях.

Послонявшись по разрушенной деревушке, я нашел какое-то бревно, из которого русский крестьянин соорудил подобие лавочки, сел и достал сигарету. Долго смотрел, как дым тонкой струйкой поднимается вверх. Небо было чистым, усыпанным мириадами ярких точек звезд.

— Вот ты где, дружище!

Я резко поднял голову. Передо мной стоял Отто Рау, целый и невредимый, а рядом с ним молодой унтер-офицер, командир «пантеры», которую мы подтолкнули во время боя.