– Мягкобрюх, если ты меня подставил, то, клянусь, я вспорю твой жирный живот и подвешу к балкону за кишки…

– Эй, парень! В чем дело?! Я бы ни за что тебя не предал! – Одну руку Мягкобрюх поднял вверх, словно сдаваясь, а вторую положил на арбалет, который держал под столом на случай трудных «переговоров».

Грач быстро провел руками по рукавам, и внезапно в них оказались два кинжала.

– Ты рассказал про дом казиварца кому-то еще. Кто-то меня опередил.

– Убери их, Грач, – сказал Мягкобрюх, не сводя глаз с оружия. – Мы же приносили друг другу прибыль, разве нет? Это дело с казиварцем было твоим. А мои сведения поступили из надежного источника…

– Какого? Кто рассказал тебе про этот дом?

– Не могу сказать! Это хороший источник, надежный. Он никогда меня не подводил. Да и зачем мне тебя предавать? От этого никакой выгоды. Кроме того, я знаю, что Ночные Танцоры делают с доносчиками.

Грач нахмурился, но кинжалы опустил.

– Когда я пришел туда, там уже кто-то был, – сказал он.

– Ночные Танцоры?

– Я… – Грач прикусил губу. Он снял с пояса связку «ключей» – полосок и принялся их перебирать. Кипарис, тик, тунг, бамбук. Образцы щелкали друг о друга. – Нет. Это были не наши.

– А кто тогда?

– Не знаю. Они убивали кого-то, но я их как следует не разглядел.

– Точно? Когда ты пришел, то был белее городских стен.

«И для человека, который ничего не видел, ты выглядел ужасно потрясенным», – подумал Мягкобрюх.

Грач пожал плечами.

– Я услышал жуткие вопли. Не хотел видеть, кто их вызывает.

– Если ты ничего не видел и у тебя ничего нет, то что ты тут делаешь? У меня здесь не приют для мальчиков-сирот. И даже если бы он у меня был, ты бы давно нашел себе папашу.

Грач ухмыльнулся и убрал свою связку ключей.

– Я не говорил, что ничего не нашел. Мышь меня хорошо выучила. – Он снял с пояса мешочек и позвенел им.

– Молодчина, – сказал скупщик краденого. – Неси добычу сюда, я хочу почувствовать вес металла.

Грач обогнул стол, увидел холст на мольберте и негромко присвистнул. Он положил мешочек на стол.

– Что, нравится? – улыбнулся Мягкобрюх и с удивлением увидел, что мальчик залился румянцем.

– Ага… Она… м-м… замечательная.

– Эту картину повесят в клубе «Разорванная вуаль». Она еще не закончена. Хочу провести хотя бы еще один сеанс с новой девочкой. Как там ее – Мирия?

– Морея, – ответил Грач, не сводя глаз с картины.

– Точно. Симпатичная.

– Угу. – Грач продолжал смотреть на холст, словно никогда не видел сисек, что, учитывая все обстоятельства, было маловероятно.

Усмехнувшись, Мягкобрюх достал из-под одежды ювелирную лупу. На этот раз улов оказался лучше, гораздо лучше того, что обычно приносил Грач. За один лишь перстень с рубином можно выручить несколько тысяч тронов – если найти подходящего покупателя.

– Неплохо, – сказал Мягкобрюх. – Дам четыреста кубков за все.

– Четыреста? Всего четыреста? – На лице Грача отобразилось сомнение.

– Это хорошая цена. – Цена была скверной, и Мягкобрюх прекрасно это понимал, однако более выгодного предложения Грач нигде не найдет. – Разве я тебя когда-нибудь обманывал?

Грач удивленно поднял бровь.

– Мягкобрюх, это же рубин.

Проклятье. Он должен запомнить, что мальчишка – не один из тех громил, которые не отличат рубин от розового кварца. Мышь, покойная учительница Грача, однажды объяснила Мягкобрюху, что каждое вещество в мире обладает особой аурой, не похожей на все остальные. С помощью своего зрения ключ может определить, сделана ли монета из покрашенного свинца или из золота, а если из золота, то какой чистоты. И если определенному подростку-оборванцу хватило ума оставить себе образцы, то он мог бы также определить, какой именно драгоценный камень он украл[19].

Будь проклят этот мальчишка; от его ума никакой выгоды.

– Не рубин, а шпинель, – поправил его Мягкобрюх. – И к тому же теплый на ощупь.

Выругавшись, Грач наполовину отвернулся от него.

– Клянусь Таджей! Мягкобрюх, он совпадает с чистым рубином. У Вороны сережка с рубином, настоящим, так что не заливай мне.

Мягкобрюх погладил уголки рта и посмотрел на мальчика. Грач был высоким, выше всех знакомых Мягкобрюха, а ведь он еще продолжал расти. К тому же он был красив – здесь таких красивых юношей можно увидеть только в бархатных домах. Все его тело было ходячей рекламой чужеземных предков. Да, конечно, Грач покрасил свои волосы в черный цвет – либо подумал, что так они будут больше соответствовать имени Грач, либо по глупости решил, что так будет меньше выделяться, но Мягкобрюху казалось, что они выглядят нелепо. Но вот что забавно: несмотря на свою внешность, Грач действительно умел исчезать, стоило твоему вниманию лишь немного рассеяться. Мягкобрюх никак не мог понять, как такому заметному мальчику удается действовать столь скрытно.

Возможно, в мире действительно есть прирожденные воры.

– Прости за любопытство, – решил сменить тему Мягкобрюх, – с тех пор как Мыши не стало, сколько ты работаешь со мной – три года?

Грач пожал плечами.

– И что?

– А то. Обычно дети выдают себя, потому что тратят деньги слишком быстро. Даже Сторожам хватает ума понять, что дело нечисто, если уличный мальчишка, который еще слишком мал, чтобы служить, начинает сорить деньгами в Бархатном городе. Но ты – совсем другое дело. Ты ни одной монеты не потратил, так что стражники и охотники на ведьм тебя не разыскивают. По моим подсчетам, у тебя где-то должна быть припрятана кругленькая сумма. Зачем такому мальчику, как ты, столько денег? Собираешься выйти из игры?

Грач скрестил руки на груди и промолчал.

Мягкобрюх помахал рукой.

– Неважно. Все равно это не мое дело.

– Они не для меня.

Мягкобрюх остановился и задержал взгляд на Граче. Он так и думал, что эти деньги предназначены не для Грача. Предполагалось, что Ночные Танцоры не должны знать имен друг друга, но даже в городе, в котором в засушливый сезон живет миллион человек, жители одного квартала рано или поздно должны встретиться. Поскольку Мягкобрюх постоянно искал моделей для своих картин, он побывал почти в каждом доме. Он знал, что настоящее имя Грача – Кирин. Он знал, что приемный отец Грача – слепой музыкант по имени Сурдье, который зарабатывает себе на хлеб, играя в клубе «Разорванная вуаль». И он знал: Грач копит деньги, чтобы Сурдье мог уйти на покой, чтобы его пораженные артритом пальцы не болели от ежедневных выступлений. Когда Мягкобрюх об этом задумывался, у него слезы на глаза наворачивались.