Петр сделал вид, что не расслышал, но по поджавшимся губам было ясно: он обиделся.

Тамара тоже не была в восторге от мужниной родни. Лидию считала надменной старухой. Георгия и Евдокию людьми недалекими, как и всех, кто не умел крутиться: доставать, перепродавать. Тамара недоумевала, как можно, живя в Москве – товарной Мекке, будучи не последним человеком, обладая связями, прозябать в хрущевке с копеечными обоями на стенах, топорной сантехникой и жуткой мебелью времен царя Гороха. Марию не любила, потому что завидовала ее красоте, высокому номенклатурному положению и тому, что той крутиться вовсе не надо, все принесут на блюдечке с голубой каемочкой. Конечно, прилюдно своих подлинных чувств Тамара старалась не обнаруживать. При встрече со свекровью мило улыбалась, льстила, говорила комплименты, но Лидия за версту чуяла фальшь, обмануть ее было трудно, тем более что Тамарины уловки были примитивными, улыбки неестественными, а лицемерные сюсюканья: «Вы прекрасно выглядите, больше сорока пяти не дашь! Наша Кларочка – такая красавица, просто ваша копия!» – вызывали снисходительную усмешку.

Сидя около окна в любимом кресле, кутаясь в неизменный платок, Лидия думала, как несправедливо устроен мир. Мечтала ли она, первая красавица губернии, получившая светское образование и вышедшая замуж за офицера императорской гвардии, о том, что ее сыновья приведут в дом неотесанных девок – маляршу и торгашку? Впрочем, и домом эту убогую конуру язык не поворачивался назвать… Потом она напоминала себе, что грех жаловаться и гневить Бога – главное, что все живы здоровы. Из двух невесток предпочитала Евдокию – незатейливую, необразованную, зато добрую и бесхитростную.

Евдокия не обладала блестящим умом и энциклопедическими знаниями, но у нее были определенная хватка и врожденная житейская хитрость, определенная мудрость, свойственная деревенским девушкам, рано повзрослевшим в военное время, вынужденным добывать хлеб насущный в чужой стороне. Она быстро научилась управлять супругом, где-то повысить голос, где-то, наоборот, поплакать, а где-то просто смолчать, но сделать по-своему. Побаивалась суровой свекрови, но после того, как Лидии не стало, легко заняла освободившееся место. Тогда-то в тесную квартирку Соколовых по тянулись друзья-родственники со всех краев необъятной родины. Здесь же проходили семейные торжества Соколовых. И Петр, и Мария обзавелись просторными, комфортными гнездами-крепостями, но предпочитали видеться на нейтральной территории – в клетушке старшего брата, так и не научившегося ни просить, ни урывать, ни экономить. Его квартира по-прежнему была простой и небогатой, хоть сам он занимал хорошее положение и получал довольно приличную зарплату. Часть сбережений Евдокия отправляла на сберкнижку – «на черный день», остальное тратила на еженедельные застолья, раздавала в долг, чаще без возврата, чем всяк переступавший порог радостно пользовался.

Как ни странно, мягкая, всепонимающая и всепрощающая Евдокия была жесткой и требовательной по отношению к собственной дочери. Танюшка росла робкой, застенчивой, полноватой. Она была добрым покладистым ребенком, никогда не спорила, отлично училась, но все равно умудрялась навлечь на себя недовольство матери. Уставшая от работы, нравоучений свекрови и бесконечных гостей Евдокия часто срывалась на девочке:

– Прекрати лопать конфеты, а то в дверь не влезешь, толстуха!

– Опять четверка по русскому! Ты дурочка, что ли?

– Клара у нас красавица, а тебе надо быть хотя бы умницей.

– Я просто хочу, чтобы Таня была лучшей, – оправдывалась перед Георгием, когда тот пенял, что она чересчур строга с ребенком.

Евдокия не владела психологией, не читала книг по педагогике. Она очень любила дочь, но по-деревенски боялась испортить чрезмерными похвалами, забывая прописную истину, что доброе слово помогает свернуть горы. Дуся искренне считала, что критика пойдет Тане на пользу. Полуграмотная Евдокия в мечтах видела дочь отличницей, студенткой, а в будущем непременно строгой начальницей в просторном светлом кабинете с высокими потолками, с секретаршей в приемной, длинной очередью просителей за дверью. Чтобы спрашивали подобострастным полушепотом: «Татьяна Георгиевна у себя?»

Однако внушения Евдокии имели обратное действие. Тихая, стеснительная Танюша изо всех сил старалась порадовать родителей, но искренне считала себя недостаточно умной и совсем не красивой, а материнские упреки лишь прибавляли девочке комплексов. Она вовсе замкнулась бы и разуверилась в себе, если бы не бабушка Лидия, заступавшаяся за внучку.

Именно Танюшку выделяла из всех внуков Лидия. Нельзя сказать, что баловала – это слово вообще было мало применимо к суровой старухе. Но, быть может, потому, что девочка жила вместе с Лидией и росла на ее глазах, либо в силу мягкого уступчивого характера малышка вызывала в Лидии гораздо больше теплых чувств, чем остальные дети. Скажем так, если бабушкины чувства Лидии потребовалось бы распределить между всеми внуками и изобразить это в круговой диаграмме, половина круга была бы отдана Тане. Из второй половины две третьих достались бы Виталику и Федечке. А остаток Кларе. Считается, что детей любят одинаково, однако это не так. Даже родных, единокровных любят по-разному. Бывает, старшего – спокойно, рассудительно, а позднего, младшенького, капризного, несносного, болезненного, – безумно, фанатично. Со всем горячечным пылом стареющей женщины, не замечая порой, что болезная радость постепенно превращается из милого малыша в полнокровного детину-недоросля, который давным-давно не только папе с мамой залез на шею, но уже и ноги свесил, погоняет, да заодно и на старших братьев-сестер покрикивает, чтобы не забывали, кто в доме самый маленький, кому положен самый большой и сладкий кусок. А уж внуков и подавно любят, как получится.

Евдокию дружба бабушки и внучки ожесточала еще больше. Обе женщины, свекровь и невестка, старательно не подавали виду, что недолюбливают друг дружку. Уж очень они были разными: полуграмотная крестьянка и обнищавшая аристократка. Классовые противоречия столкнулись в отдельно взятой семье. Евдокия всеми силами пыталась доказать, что достойна своего образованного супруга. Лидия демонстрировала равнодушную холодность к невестке и расположение к Танюшке.

Таня росла старательной, послушной, но неуверенной в себе девочкой, пасующей перед сверстниками. Хорошо и спокойно она чувствовала себя только с малышней, была готова возиться с детьми дни напролет. Те, в свою очередь, обожали Таню. Училась Танюшка хорошо. Ей не слишком давались языки, зато рано обнаружились способности к математике. Тане прочили хорошее инженерное будущее, но девочка решила стать учительницей и с ходу поступила в педагогический на любимую математику. Учеба давалась легко, старенький профессор, преподававший начертательную геометрию, души не чаял в способной студентке и приглашал в аспирантуру, но Тане, как и матери, были чужды карьерные устремления, провести всю жизнь в институтских стенах казалось невыносимо скучным. Окончив институт с красным дипломом, Таня пошла ра ботать учителем в физико-математическую школу. Однокурсники недоуменно крутили пальцами у виска, но Таня любила нелегкую сумасшедшую работу и была счастлива среди бесконечного движения, шума и суеты отроков.