Евдокия смирилась. Когда Танюшке исполнилось три годика, снова вышла на работу. Зарплата Георгия позволяла жене сидеть дома с ребенком, но привыкшая к труду и коллективу Дуся дома измаялась. Да еще свекровь возвращалась днем с работы. Георгий подобрал жене место диспетчера на заводской проходной. Мог бы устроить и получше, той же секретаршей, но требовалось образование – хотя бы восьмилетка и училище. Евдокия, до войны закончившая шесть классов, вновь садиться за парту с малолетками отказалась наотрез.

– Не всем академиками быть, – заявила она. – Хорошая работа. В тепле, с людьми и не упашешься.

Карьерные устремления были ей чужды и непонятны. Для женщины главное – семья и дом. Диспетчером проработала до пенсии.

По окончании военного училища младшего лейтенанта Петра Давыдова направили служить в Харьков, в увольнительной он познакомился с гарной круглолицей чернобровой дивчиной Тамарой, продавщицей местного универмага. Девушка «сделала» ему к отпуску дефицитные импортные покрывала в подарок матери и сестре. Взамен приняла приглашение в кино, по окончании сеанса позвала в гости. К возвращению из отпуска Петра ждало ошеломляющее известие о предстоящем отцовстве. Петя пытался возражать, однако девушка оказалась дочерью крупного военного чина. Высокое начальство вызвало Петра на ковер, популярно объяснило, каким должен быть моральный облик советского военного, и в конце концов поставило Петра перед выбором: дальнейшая военная карьера плюс женитьба либо ссылка в захудалый гарнизон. Петр выбрал первое, тем более что Тамара ему в общем-то приглянулась. Тома стала хорошей женой – хозяйственной, домовитой, верной. Про ее борщи, пампушки и пироги в гарнизоне ходили легенды. К тому же у нее было бесценное умение: достать любой дефицит в любое время и в любом количестве, естественно, с некоторой надбавкой за труды. Населению гарнизона больше не требовалось прочесывать местные лавки на предмет завоза мужских носков с двойной пяткой, импортного стирального порошка и мыла, теней для век с блестками, финских пуховых курток… Следовало просто обратиться с просьбой к милой Томочке. Все остальное было делом техники. Для скромного младшего офицерского состава, в число коего входил и ее супруг, Томочкины услуги равнялись десяти рублям сверх стоимости товара. Для чинов рангом повыше рассмотрение велось индивидуально, в зависимости от степени полезности конкретного чина Тамариному супругу в продвижении по воинской лестнице. Высший командный состав и генеральный штаб получали желаемое практически по номиналу. Вскоре младший лейтенант Петр Давыдов был повышен до старшего, потом получил капитана, замахнулся на майора. Головокружительной карьере Петра позавидовали бы многие выдающиеся военачальники, оставившие след в анналах истории.

Но Тамаре были тесны рамки провинциального захолустья. Ее душа жаждала большего, стремительно рвалась вдаль и ввысь. В Москву! В Москву! Однажды летом Петр с супругой и маленькой дочкой Кларой нарисовались на пороге материнской квартиры. Евдокия отнеслась к незваным гостям с обыкновенной кротостью. Спокойно сносила детские крики по ночам перед суточной сменой. Каждое утро будила Танюшку на полчаса раньше и до начала школьных занятий отправляла за молоком для малышки, пока Тамара добирала часы сна, по ходу событий объясняла сонной первоклашке, что люди должны помогать друг другу.

– Почему дядя Петя сам не может пойти за молоком? – заупрямилась как-то Таня, которой надоели утренние прогулки по темной скользкой дороге, орущий младенец и самодовольная толстая тетя Тамара, раздававшая указания, будто у себя дома.

Евдокия рассердилась, назвала Таню нехорошей девочкой и велела не разговаривать, а делать дела.

Конечно, Петру с семейством было бы приятнее остановиться в роскошной квартире сестры, но та прямо объявила, что не в восторге от родственного десанта, да еще с вопящим младенцем.

– Для военных, – заметила Мария, – существуют замечательные общежития.

К тому же она наотрез отказалась просить супруга похлопотать о переводе Петра в Москву:

– У Федора своих забот хватает. И вообще, чем плох Харьков? Прекрасный город.

В итоге просил за брата Георгий, у которого завязалось тесное знакомство с каким-то штабным генералом. Петр Иванович остался в Москве. Тамара без труда нашла работу продавца. В мебельной секции крупного столичного универмага Тамара чувствовала себя как рыба в воде. Причем рыба, истомившаяся в тесном аквариуме и выпущенная, наконец, в родную вольную стихию. Георгий однажды попросил ее помочь достать пару кресел взамен старых, вытертых до дыр. Тамара пообещала, но набавила пару сотен. «Не для себя, для нужных людей». Георгий тогда впервые выругался при дочке.

Петр преобразился. Военную форму сменили дорогие костюмы, дешевый табак – красно-белые пачки буржуйского «Мальборо», резкий запах «Шипра» – сладковатый французский одеколон.

Жарким июльским полднем перед окном, у которого дремала в кресле Лидия, остановилась большая черная машина, вкрадчиво шаркнув шинами о разогретый асфальт. Неожиданно все вокруг смолкло. Это была странная тишина. Замолчали дети, только что с криками носившиеся по двору, даже птицы перестали свистеть, ветви жасмина – колыхаться в палисаднике. Лидия вдруг съежилась, побелела, обмерла, вжалась в спинку кресла, судорожно комкая тонкими пальцами истертый платок. Из машины вышел Петр, он нес большие бумажные пакеты с логотипом столичного универсама, отдал краткий приказ водителю в военной форме, тот отогнал автомобиль в сторону, открыл окно, в ожидании закурил. Из сумок Петр достал красную и черную икру, минералку, палку финского сервелата, дорогие шоколадные конфеты, сыр в нежной розовой обертке и прочие деликатесы, которые в те времена простые смертные могли достать лишь на праздники.

– Поздравьте меня. Я получил новый приказ и квартиру в новом доме от ведомства. Скоро переезжаем.

– Какой приказ? – насторожилась Лидия. – Чем будешь заниматься, сынок?

– Обеспечивать безопасность страны.

Лидия с помертвелым лицом выдержала паузу, потом холодно произнесла:

– Лучше бы ты остался в Харькове.

– Времена меняются, – повысив голос, возразил Петр. – Органы уже не те.

Лидия внимательно вгляделась в далекое, незнакомое лицо сына, словно видела впервые.

– Кого ты хочешь обмануть, сынок? Меня или себя?

– Каждый желает для себя лучшей жизни, мама, – резко ответил Петр. – Я не хочу бояться. Пусть лучше боятся меня.

Лидия молча отвернулась к окну, снова превратилась в каменную статую. За окном молотил дождь, вколачивал в жидкую грязь остатки желтых, оборвавшихся на взлете листьев. Ей казалось, что в тот роковой вечер вместе с именем она переписала сыну судьбу.

Петр наведывался все реже. Иногда привозил с собой дочь Клару – полную, розовощекую, похожую на сдобную булочку. Лидия встречала их с той же холодной отрешенностью, с какой воспринимала заоконный пейзаж. А раз сказала неодобрительно:

– Имя-то какое дурацкое подобрали. Клара! Точно собачья кличка.