— Может быть, они жарят белок или полевок? — предположила Фритта. — Возможно, Стрига устраивает для детишек пикники?

— В дикой природе совы не жарят пищу, — покачала головой Отулисса. — Только на нашем острове принято готовить еду на огне.

— Нет-нет, жареным мясом там и не пахнет, — уверенно закивала Мэгз. — Вот сейчас вспомнила, что запах от их костров очень странный. Чудной какой-то.

— Но здесь он, по крайней мере, никаких костров не разводит, — фыркнула Отулисса. — Иначе мы бы заметили! — И все-таки на желудке у нее было неспокойно. Теперь она вспомнила, что за неполный месяц, который Стрига прожил на острове, он несколько раз улетал на материк. Корин объяснял друзьям, что их гость покидает дерево, когда устает от суетности островного бытия и чувствует потребность в одиночестве. Отулисса подозревала, что Стригу раздражает не столько суета, сколько порядки, царящие на Великом Древе. Тем не менее все это было весьма тревожно.

— Где же они берут растопку для этих костров? — внезапно спросила она. — Ведь среди малышей, которых Стрига набирает в свои клубы, не может быть ни кузнецов, ни угленосов!

— Ах, Отулисса, дорогуша, да покажи мне кузнеца или угленоса, который не хочет подзаработать на стороне! Уж поверь старой Мэгз, покупатели на все найдутся! — махнула крылом торговка и вдруг испуганно вытаращила глаза.

— Что такое? — всполошилась Отулисса.

— Я вдруг кое-что вспомнила! — прошептала Мэгз, изумленно покачивая головой. — Как-то раз я пролетала над одним из этих затушенных костров и вдруг заметила на земле что-то странное. Мне показалось, будто это было что-то знакомое. Какие-то блестяшки, хотя и сильно закопченные пламенем. Я тогда не придала этому значения, поскольку торопилась куда-то, а теперь вот вспомнила.

— И что же это было такое? — спросила Отулисса.

— Неужели не понимаешь? Те самые блестящие, сверкающие штучки, которые ты так не любишь, а мадам Плонк, наоборот, обожает! Откуда им взяться-то, как не от меня? Но неужели кто-то решил нарочно бросить их в огонь? Подумать только, у кого поднялась лапа сжечь прекрасные сокровища, которые я испокон веку без устали разыскиваю по всей земле! Совы всегда любили мои побрякушки — как они могли позволить их сжечь?

— Я не знаю, — медленно произнесла Отулисса, вновь почувствовав болезненный укол в желудке. — Но мне кажется, что эти камни и драгоценности не могли издавать никакого запаха при сгорании.

— Никак не могли! Уж не знаю, чем там так пахло. Точно не горелой тканью и не кожей. И даже не металлом, как от кузницы.

— Но чем тогда? Постарайтесь вспомнить, Мэгз!

— Может, бумагой? — помолчав, предположила сорока.

В тот же миг к ним подлетала взволнованная Фритта.

— Отулисса! Я не могу найти сборник стихотворений Лизэ из Киля! Книгу никому не выдавали, но она исчезла. Я хотела вставить цитату в статью, но не могу найти книгу.

— Кстати, я тоже заметила пропажу! — воскликнула старая библиотекарь Уинифред, влетая в библиотеку, сильно кренясь на свое скрюченное артритом крыло. — Хоть убей, не могу найти одну книжку!

— Что за книжка? — помертвев, спросила Отулисса, чувствуя, как содрогается ее желудок.

— Да мемуары нашей мадам Плонк: «Чудесные страницы, или занимательная история жизни, посвященной любви и песне». Ты же понимаешь, я сейчас чувствую себя такой развалиной, а эта книга всегда поднимает мне настроение. Кстати, я заметила, что в отделе песенников не хватает и некоторых других книжек.

— Вот как? — спросила Отулисса. Дрожь в ее желудке прошла, сменившись нарастающим предчувствием беды. — Прошу меня извинить, — выпалила она. — Я должна немедленно поговорить с Октавией!

Корин сидел в своем дупле. Ему тоже было немного странно торчать взаперти в чудесную ночь полнолуния, открывавшую Праздник урожая, однако он убедил себя в том, что наслаждается покоем. Чтобы не тратить времени даром, Корин с головой ушел в изучение карты Пяти царств и воздушных течений над Бескрайним морем. Сидевший на жердочке Стрига не сводил с короля пристального взгляда своих бледных желтых глаз.

— Скажи мне, Корин, — внезапно проговорил он, — веришь ли ты в существование глауморы?

— Конечно, верю.

— А в хагсмир?

Это был сложный вопрос. Корин не знал ответа. Если хагсмир существует, то его отец Клудд сейчас находится именно там, и будет заточен в нем на веки вечные. И если его мать Ни-ра все-таки умерла, то она тоже отправилась в хагсмир. Однако Корин предпочитал не думать о посмертной жизни своих родителей, будто то в хагсмаре или в глауморе. Он хотел, чтобы они просто исчезли, а их души растворились в полном и окончательном небытии.

— Я не знаю, — наконец ответил он.

— А как же глаумора? — настойчиво спросил Стрига.

— Конечно, я в нее верю! Должно же быть место, куда после смерти уходят добрые души, скрумы достойных сов.

— Достойных сов? — моргнул Стрига. — Что это за совы такие?

— Например, наш Хуул, первый король этого дерева, был великой и достойной совой. Но чтобы быть достойным, необязательно быть великим. Да и совой быть тоже необязательно!

Стрига изумленно похлопал глазами:

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ну, взять, например, миссис Плитивер.

— Домашняя прислуга? Слепая змея? — с ноткой отвращения переспросил Стрига.

— Да.

— Но она ведь простая служанка! Ее предназначение в том, чтобы делать нашу жизнь проще и роскошнее!

— Это так, но миссис Пи не только прислуга! Она еще талантливая музыкантка и занимает самое почетное место в гильдии арфисток.

— Да-да, — холодно процедил Стрига и больше не прибавил ни слова.

— А кроме этого, она просто очень хорошая. Чувствительная, отзывчивая, добрая, мудрая. Любящая. И так далее.

«Бесполезное скользкое существо, вот кто она такая, — подумал про себя Стрига. — Ее музыка есть такое же излишество, как побрякушки, которые собирает эта отвратительная певица, мадам Плонк!» Однако вслух он ничего этого не сказал. Вместо этого он тяжело вздохнул и с самым скорбным видом потупил взор.

— Тебя что-то огорчает, Стрига? — встревожился Корин.

— Разве тебе есть до этого дело? — вздохнула голубая сова.

— Ну, разумеется! Ведь мы все стольким тебе обязаны.

— Ты ничем мне не обязан! Это я обязан поделиться с тобой всем, что знаю и прежде всего своими взглядами на мир, который может подойти — и очень скоро подойдет! — к концу в ночь Великого очищения. Мне открыто это, Корин.

Корин внезапно съежился, став не толще ветки, на которой сидел.

— Не обижайся, но я должен сказать тебе самое главное. Ты сам себе враг, Корин. Самый страшный враг.