Проснулся я оттого, что кто-то сдернул мешок с моей головы. Не то чтобы это сделали грубо или неосторожно — просто… безразлично. Так же, как, наверное, лепят гамбургеры на кухне «Макдоналдса».

Я зажмурился от ослепительного света, потом осторожно приоткрыл веки до щелочек, затем еще шире и, наконец, сумел хорошенько осмотреться.

Мы все находились в крытом кузове большого восьмиосного грузовика: в полу вдоль бортов через равные промежутки выступали колесные арки. Здесь устроили что-то вроде передвижного командного пункта и одновременно тюрьмы. К обеим стенкам были приделаны стальные столы, а над ними в несколько рядов — шикарные плоские мониторы на шарнирных кронштейнах, так что их можно было расположить дугой вокруг оператора. Перед каждым столом стояло обалденное офисное кресло с рычажками и ручками для подгонки сиденья и спинки с точностью до миллиметра по высоте, углу наклона и сектору вращения.

В передней части кузова, дальней от дверей, находилась тюремная половина. Тут к стенам были привинчены болтами стальные стержни, а к ним наручниками прикованы люди.

Я сразу отыскал глазами Ванессу и Джолу, но Даррела не увидел. Наверное, он затерялся в глубине среди еще дюжины пленников, многие из которых бессильно повисли на своих путах и загородили его от меня. В воздухе стоял запах человеческого пота и страха.

Ванесса испуганно посмотрела на меня и жалобно прикусила губу. Мы с Джолу тоже мандражили — я видел, как он затравленно озирается, сверкая белками глаз. Вдобавок ко всем бедам меня одолевало нестерпимое желание отлить.

Деваться некуда — мне пришлось в упор посмотреть на тех, кто посягнул на мою свободу. До сих пор я не осмеливался даже исподтишка покоситься в их сторону; примерно так же на всякий случай избегаешь заглядывать в темный угол кладовки, где, возможно, прячется воображаемое чудище — лучше вообще не знать, там оно или нет.

Но я хотел хорошенько рассмотреть придурков, которые похитили нас, и понять — это террористы? У меня не было четкого представления, как выглядит террорист, хотя телевидение изо всех сил насаждало в моем сознании образ темнокожего араба с окладистой бородой, в вязаной шапочке и мешковатом халате, свисающем до щиколоток.

Однако эти не имели ничего общего с подобным стереотипом. Они запросто могли сойти за массовиков, заводящих зрителей в перерыве матча за суперкубок по американскому футболу. Правильные подбородки, аккуратные стрижки, но не такие короткие, как у военнослужащих. Белые и темнокожие, мужчины и женщины открыто улыбались друг другу на своей половине грузовика, отпускали шуточки и попивали кофе из пластиковых стаканов. Они скорее смахивали на туристов из Небраски, а вовсе не на афганских «духов».

Я уставился на белую девушку с каштановыми волосами, почти мою ровесницу, судя по внешности. Военная форма сидела на ней очень ловко и в то же время придавала весьма внушительный вид. Если упорно пялиться на человека, он когда-нибудь, да обернется. Девушка посмотрела на меня, и ее лицо мгновенно преобразилось, приняло бесчувственное, непроницаемое выражение, прямо как у терминатора. От недавней улыбки не осталось и тени.

— Привет, — обратился я к ней. — Послушайте, я не понимаю, что здесь происходит, но мне позарез надо сходить по-маленькому. Понимаете?

Девушка продолжала молча смотреть сквозь меня, будто не слышала.

— Нет, серьезно, если я сейчас не отолью, случится непоправимое. Здесь будет плохо пахнуть.

Она повернулась к своим сослуживцам, все трое склонились друг к другу, образовав тесную кучку, и начали совещаться тихими голосами, которых не было слышно за гулом компьютерных вентиляторов.

Наконец девушка выпрямилась и сказала:

— Придется потерпеть еще минут десять. Тогда каждый по очереди воспользуется туалетом.

— Боюсь, меня не хватит на десять минут, — настаивал я, добавив в свой голос чуть больше паники, чем ощущал на самом деле. — Нет, на полном серьезе, леди, промедление смерти подобно!

Она презрительно покачала головой и посмотрела на меня, как на жалкого неудачника. Всесильный триумвират опять посовещался, после чего со своего места встал мужчина и подошел ко мне. Он был постарше, лет тридцати; широк в плечах — наверное, качался — и, судя по азиатской внешности, китайского или корейского происхождения — даже Ван иногда затрудняется найти различие — но что-то, чему я сам не смог бы дать определение, выдавало в нем коренного американца.

Мужчина многозначительно отвернул полу спортивной куртки, демонстрируя развешанный под ней целый арсенал из пистолета, тазера, газового баллончика, заряженного то ли мейсом, то ли перечной смесью, и еще многого, чего я не успел разглядеть прежде, чем край куртки опять опустился.

— Без шуток, — сказал мужчина.

— Без шуток, — согласился я.

Он коснулся чего-то у себя на поясе, и кандалы за моей спиной неожиданно разомкнулись, так что руки бессильно упали. Прямо какая-то бэтманская портупея — даже наручники отпираются с пульта дистанционного управления! Наверное, в этом есть смысл: а то наклонишься с обычным ключом над пленником, а он возьмет да выхватит твой пистолет зубами, да нажмет языком на спусковой крючок! В таком ремесле лучше перебдеть, чем недобдеть!

Руки у меня оставались связанными за спиной упаковочной бечевкой, но поскольку я уже не висел, как мешок, на наручниках, обнаружилось, что ноги мои от долгого пребывания в неизменном положении стали как глиняные. Короче, я повалился лицом в пол и только слабо подергивал нижними конечностями, в которые будто впились тысячи иголок, безуспешно пытаясь подтянуть их под себя и принять вертикальное положение.

Мужчина одним рывком поставил меня на ноги, и я потешно заковылял в самый конец грузовика, к тесной кабинке установленного там переносного туалета. По пути я отыскивал глазами Даррела, но не нашел. Он мог быть любым из пяти или шести бесчувственно обмякших людей. Либо никем из них.

— Заходи! — скомандовал мужчина. Я дернул руками за спиной.

— Развяжите меня, пожалуйста! — Собственные пальцы казались мне толстыми, негнущимися сосисками после многочасовой кабалы пластиковых наручников.

Мужчина не пошевелился.

— Послушайте, — начал я, стараясь не выдать голосом своей злости или сарказма (что было нелегко). — Послушайте. Либо вы освободите мои руки, либо вам придется направлять за меня струю. Посещение туалета заведомо предполагает, что без чьих-то рук не обойтись!

Кто-то в грузовике хохотнул. По тому, как у мужчины на щеках заиграли желваки, я понял, что не нравлюсь ему. Эти люди были просто отморозками!

Он снова потянулся к ремню, вынул до предела навороченные универсальные пассатижи и раскрыл лезвие ножика довольно стремного вида, коим и перерезал бечевку, стягивавшую мне запястья. Мои руки опять стали моими.

— Спасибо, — произнес я вполне искренне.

Мужчина впихнул меня в кабинку. Кисти моих рук безжизненно повисли. Я с трудом пошевелил пальцами и с шипением втянул сквозь зубы воздух, ощутив в ладонях легкий зуд, быстро переросший в болезненное жжение. Опустив сиденье, я снял штаны и уселся, не доверяя своим ногам.