– Конечно.

Он вытаскивает из синего холщового рюкзака большое клетчатое одеяло для пикников. Мы устраиваемся: я раскладываю сыр, украдкой откупориваю розе, разливаю его по пластиковым стаканчикам и сую обратно в сумку, пока полиция на краю парка не заметила; Блейк устанавливает маленький динамик, чтобы проигрывать музыку со Spotify, выкладывает на одеяло упаковки индейки и салями, начинает резать багет. А потом… тишина. Я улыбаюсь ему. Он улыбается мне. Ненавижу эти первые свидания, когда или обмениваешься с кем-то деталями биографии – где вырос, сколько у тебя братьев и сестер, – либо неловко молчишь. Не хочу, чтобы так было.

Он берет козий сыр, который я принесла, и изучает этикетку – дольше, чем нужно.

– Хорошо, что это не камамбер, – говорит он.

Я тут же хватаюсь за то, что он сказал, слишком быстро, хочу, чтобы неловкий момент быстрее прошел.

– А чем тебя не устраивает камамбер?

– Когда я учился за границей, в Париже, мы с приятелем снимали квартирку в Шестнадцатом округе, – говорит он. – В первый день купили камамбер, и, не успели опомниться, она вся провоняла сыром. Первую неделю прожили с окнами нараспашку. В январе.

– Ха.

– Ты училась за границей?

– Нет.

– Ох. Извини.

Новая пауза.

– Я хотела. В смысле, поучиться за границей. Но курсы, которые меня интересовали, не совпадали с городами, которые мне нравились, так что я решила, что оно того не стоит.

– Да, разумно.

Снова пауза. Мы оба возимся с едой и прихлебываем розе.

– Ты взяла стаканчики Solo? – говорит он, подняв бровь.

Я смотрю на свой пластиковый стаканчик.

– А что?

– Не помню, когда я последний раз из них пил. Может, в выпускном классе, весной, когда влюбился?

Он улыбается своим воспоминаниям.

– Да ладно, а из чего еще пить в парке?

– Из прозрачных пластиковых стаканчиков, – просто отвечает он, как будто это само собой разумеется. – Из пластиковых винных бокалов. Не из стаканчиков Solo.

Еще одна пауза. Меня накрывает привычной волной разочарования. Я это уже проходила: милый парень, на бумаге всем хорош, флиртует в сообщениях, в реальной жизни – ноль химии. Я вижу, как день раскручивается передо мной скучной чередой пустых разговоров, уничтожая то, что должно было стать первым чудесным весенним выходным. Сама того не желая, я отчетливо вздыхаю.

– Прости, это не должно было превратиться в одно из таких свиданий, – говорит Блейк, поморщившись.

От уголков его карих глаз разбегаются морщинки.

Мне неловко, что он понял, что мне неинтересно.

– Ты о чем? – спрашиваю я с притворным недоумением.

– О том, что незачем нам разговаривать о всякой студенческой ерунде типа семестров за границей и стаканчиков Solo. Расскажи мне что-то важное. Расскажи больше о том, чем ты занимаешься.

Меня восхищает, как он прямо говорит о нашем натянутом настроении. Все как-то оживает. Блейк откидывается, опершись на локти, я полулежу на боку. Я рассказываю ему о том, как мы с Софи запустили свой бизнес, а он в ответ делится своими историями об ужасах стартапа. Он улыбается, хвалит меня за целеустремленность; говорит, что она производит впечатление. Мы беседуем о том, какие персонажи встречаются среди маклеров старой школы из Алмазного района, и я смеюсь, когда он неожиданно точно изображает неприятного чувака, чья семья владеет крошечным магазином на Сорок седьмой с тех пор, как они сбежали из нацистской Германии. Блейк так здорово изображает его грубый выговор, что становится ясно: он тоже немало с ним торговался, как и я. Потом разговор гладко течет прочь от рабочих тем, перескакивая с моей мрачной привязанности к документальному криминальному кино к пожилому жильцу, который каждую пятницу выгуливает возле дома ручную черепаху.

– Не верю! – упираюсь я.

– Тогда, наверное, придется нам устроить засаду возле моего дома в следующую пятницу вечером, – говорит Блейк, поглаживая мое колено.

У меня прыгает сердце. Я пока не готова завести разговор о втором свидании. Блейк мне нравится. Он всем хорош, хотя неуловимой электрической искры я между нами не ощущаю. Но сейчас я не ищу любовь всей жизни – хотя когда-нибудь хочу найти. Мне нужен поддельный жених. Кто-то, кто хорошо будет смотреться на бумаге, а может быть, и через фильтр. Было бы так удобно и легко, если бы им мог стать Блейк, но я не уверена, что чувствую химию.

Блейк тянется через клетчатое одеяло для пикников меня поцеловать. Я слегка разворачиваю голову, подставляя ему щеку. Если его это огорчает, он не показывает вида; отстраняется и улыбается мне.

– Ну что, идем? – спрашивает он. – Холодает.

Я благодарна за выход.

Остатки сыра я приношу в тот вечер в квартиру Софи и Лив. Он немножко подтаял из-за того, что целый день лежал на солнце, но сойдет. Если нам с Софи предстоит тяжелый разговор о деньгах, я лучше проведу его над тремя кусками сыра. Я с удовольствием иду три квартала вдоль домов из бурого песчаника до их квартиры. Этот район похож на Нью-Йорк Норы Эфрон: классический, шикарный, дорогой. Софи сама не смогла бы себе позволить Парк Слоуп, но юридическая зарплата Лив очень кстати. Подойдя к их дому, я делаю глубокий вдох, прежде чем позвонить в домофон.

Мы с сестрой всегда были близки. Я не хочу сказать, что мы не буксуем временами на пассивно-агрессивных ухабах, как другие сестры; еще как буксуем. Но нам обеим так хочется, чтобы наша общая мечта сбылась, что мы отбрасываем мелкие драмы. С самого начала у нас был четкий план: будем делать то, в чем сильны. Я могу высказаться по поводу украшения, а она может поделиться своим мнением по поводу того, как нам расходовать бюджет, но последнее слово в творчестве за ней, а за мной – последнее слово в деловой сфере. Из-за этого предстоящий разговор становится только тяжелее. Она может оценить наше финансовое положение, но окончательное решение будет за мной. И мне нужно, чтобы она поучаствовала.

Домофон сигналит. Я открываю дверь и поднимаюсь по лестнице на третий этаж. Лив ждет меня у двери, я чувствую, как в коридор доносится запах того, что готовит Софи – что-то пряное, хотя я не могу понять, что именно. Я обнимаю Лив. Она в старой растянутой футболке университетского оркестра, в руках у нее библиотечная книга в пластиковой обложке (Софи западает на ботанов).

Если воспользоваться определением из любого буклета риелтора в Нью-Йорке, квартира у них «уютная». Но им удалось сделать ее еще и жилой. Стены в гостиной покрашены в цвет бледного заката и увешаны картинами – в основном написанными их друзьями. На твидовый диван наброшен плед, который связала мама Лив, пара полок ломится от книг, расставленных по цветам радуги.

– Не помню, когда ты в последний раз по доброй воле проводила субботний вечер с нами, дома, – кричит Софи из кухни.