Через пару секунд ученик его окликнул:

– Мастер Амру, Сейфуллах сказал, что Вам было разрешено пройти Испытание. Это правда?

Почему из всех сказок и выдумок Аджухаму понадобилось придумывать ту, которая была ближе всех к истине? И которая была столь же опасна, сколь и болезненна.

– И да, и нет, – осторожно ответил Арлинг, и, чувствуя интерес мальчишки, пояснил.

– Мне позволили его пройти, но я… провалился. Это было давно, сейчас другие времена и другие правила. То испытание, которое будете проходить вы, ничем не похоже на то, что выпало мне.

Вот так, нужно немного сгладить углы, которые понастроил Сейфуллах.

– И у вас тоже были «пороги»?

– Нет, – соврал Арлинг. – Мое испытание проходило в другом месте. Но я слышал о твоих трудностях. Ты можешь рассказать мне. Вдруг я проходил что-то подобное.

И хотя он боялся, что спугнет мальчишку столь прямым вопросом, Цуф словно только его и ждал.

– Здесь все не так! – горячо прошептал он. – Нам не говорили ни о каких «порогах». Почему все их проходят, а меня возвращают обратно?

– Твои друзья рассказывают о том, как им это удалось?

– Рассказывают, – со вздохом ответил Цуф, – но в том-то и дело, что у всех по-разному. Ванея заставили нырнуть в озеро и просидеть под водой столько, сколько сможет. Он чуть не задохнулся, но ему сказали, что он готов. Закра стоял на одной ноге несколько часов и читал вслух молитву Нехебкаю. Он тоже прошел. Я думал, что у меня будет что-то подобное, но мне стали задавать дурацкие вопросы.

– И много серкетов было на твоем испытании?

– Да много в ту комнатенку и не поместится. Человека три с настоятелем. В ней очень тесно, у одной стены что-то вроде чана с водой, у другой стулья для серкетов. Остальное все, как и в других комнатах, которые наверху. Влажные стены, каменный потолок, на полу циновки. Две двери.

Арлинг слушал с замиранием сердца, не веря, что Цуф сам рассказал ему то, о чем он собирался его спросить.

– Почему две?

– Одна – та, что ведет из Озерного Зала, через нее заходим мы. Вторая находится за чаном с водой, я ее не сразу заметил. Оттуда всегда выходит настоятель.

– Она заперта? Та дверь, из которой приходит Бертран?

– Не знаю, – пожал плечами Цуф. – Во всяком случае, ключа я у него никогда не видел, да и открывалась она бесшумно. Завтра попробую еще раз. Хоть бы вопросы придумали другие, а то задают одни и те же.

– А что за вопросы? – не удержавшись, спросил Арлинг. Цуф уже рассказал все, что ему нужно было знать, но халруджи вдруг стало интересно.

– О каких-то символах, – проворчал кучеяр. – Да это и не вопросы даже. Настоятель просто показывает мне предметы, а я должен что-то ответить. Понятно, что они ждут, как я их истолкую. Клянусь мамой, я выложил им все, что знаю, а они каждый раз отправляют меня обратно – думать.

– И что же это за предметы?

– Ну, например, масляная лампа, – тяжело вздохнул Цуф. – Что я знаю о лампе? Это свет, путь, дорога, возможно, рука, которая ее держит. Масло нужно, чтобы она горела. В крайнем случае, например, в походе, его можно съесть. Значит, это еда, человек, жизнь. Потом был плащ. Я сказал: одежда, тепло, дом, уют, забота. И еще старость – плащ был очень потрепанным, весь в дырах. Им не понравилось. Показали палку. Длинная такая, в человеческий рост. Она напомнила мне шест, какими мы в школах тренируемся. Значит, драка, сила, могущество, ловкость. Еще смерть – палкой ведь можно убить. А если вспомнить о дереве, из которого она сделана, то это жизнь. Дерево живое, дает плоды, кормит нас и скотину. Опять не то. И так два раза подряд. Мне лампы и плащи уже снятся, но большего придумать не могу. Вот тебе, мастер Амру, что эти вещи напоминают?

Сердце болезненно сжалось. Школу… Эти вещи напоминали ему время, которое исчезло навсегда.

«Не хочешь думать, – покачал головой иман, когда Арлинг стал ему рассказывать про свет, силу и старость. – Ответы должны идти отсюда». И твердый палец учителя стучал ему по груди.

– Лампа – это разум, освещенный знанием, – помолчав, ответил халруджи. – Она освещает настоящее, прошлое и будущее. Открывает совесть и освещает изгибы сердца. Плащ означает совершенное самообладание, которое освобождает от внешнего и инстинктивного. Палка – это посох. Тот, кто держит посох, получает помощь от тайных и вечных сил природы. По легенде, когда серкеты покинули города, они оставили с собой все богатства и накопления, взяв в пустыню лишь три предмета. Лампу, плащ и посох.

– Ого, – присвистнул Цуф. – В жизни бы такого не придумал. А что ты еще знаешь о серкетах?

Вопрос был интересным. Арлинг ровным счетом ничего не знал о Скользящих, которых они встретили в Пустоши. Эти серкеты поклонялись Нехебкаю, слепо подчинялись настоятелю и отмаливали греховные мысли хождением вокруг подземного озера. Они ничем не отличались от жрецов Амирона в его далекой родине. Но халруджи кое-что знал о других серкетах, тех, о которых рассказывал ему иман и которыми он грезил многие годы ученичества в Школе Белого Петуха.

Вслушиваясь в звук воды, омывающей его ступни, Регарди медленно произнес:

– Серкет царствует над суеверием и спокойно идет во мраке, опираясь на посох, закутавшись в плащ и освещая себе путь лампой. У него нет ни сомнительных надежд, ни бессмысленного страха, ни неразумных верований. Его лампа – это знание, плащ – скромность, посох – символ его силы и смелости. Он знает тайны будущего, смеет в настоящем и молчит о прошлом. Ему известны слабости человека. Его можно увидеть печальным, но никогда унылым или отчаявшимся. Он может быть бедным, но никогда униженным или жалким, он может быть преследуемым, но не устрашенным и побежденным. Он помнит об изгнании. Он познал себя и отказался от гордости.

Помолчав, Арлинг добавил, чувствуя, как в груди загорается огненный шар тоски по учителю:

– А еще серкет – это армия одного человека. Такая армия подобная льву и гиене, песчаной буре и ветрам-теббадам, грому и молнии. Потрясающая и таинственная, она внушает благоговейный страх всему миру. Однажды встретив, ты можешь полюбить его больше, чем себя. И отдать ему свою жизнь.

Они еще немного посидели в молчании, после чего Цуф ушел спать, чтобы набраться сил перед очередным порогом – завтра ему предстояло рассказывать серкетам о лампе, плаще и посохе. Понимая, что наболтал лишнего, Регарди не испытывал чувства сожаления. Ему нужно было произнести эти мысли вслух, чтобы понять, что именно сделал Подобный с серкетами. Возможно, раньше каждый Скользящий из Пустоши и был подобен армии одного человека, но войну с Подобным серкеты проиграли.

Завтра предстоял тяжелый день не только для Цуфа. Время истекало, Аджухам поправлялся, а силы имана могли быть на исходе. Завтра, после того как Цуф пройдет – или не пройдет – свой порог, Регарди проникнет в ту комнату, усыпив охранника. Дороги назад уже не будет. В плане было столько дыр, что через них можно было разглядеть даже холмы его далекой родины, но Арлинг решил, что медлить больше не станет. Оставалось предупредить Сейфуллаха. И хотя в голове противно звенела мысль о том, что в случае его провала Аджухам оставался незащищенным, халруджи уверенно прогнал ее. Все получится.