Я пишу:

Причины, по которым не стоит прыгать: слишком отвратительное зрелище. Слишком публично. Слишком многолюдно.

Потом я закрываю «Гугл» и перехожу в «Фейсбук». Здесь я сразу же нахожу страничку Аманды Монк, потому что она дружит со всеми, даже с теми, кого терпеть не может. Я нахожу бесконечный список ее друзей и ищу Вайолет.

Так и есть, вот она. Кликаю мышкой на ее фото, и вот она появляется сама, еще больше и эффектнее, и улыбается точно так же, как улыбалась недавно мне. Но чтобы посмотреть информацию о ней и другие фотографии, нужно стать ее другом. Я сижу, уставившись в экран, и понимаю, что мне очень хочется узнать о ней побольше. Кто она такая – эта Вайолет Марки? Я снова открываю «Гугл», стараясь отыскать там тайный способ входа в «Фейсбук». Может, это какой-то особый цифровой код или кодовое слово. В общем, я ищу легкий путь.

Но вместо этого я нахожу какой-то странный сайт, который называется «Ее сестра», где Вайолет Марки указана как соавтор, редактор и один из его создателей. Там все, как положено, – парни, красота, мода, но все записи сделаны до двенадцатого апреля прошлого года. И еще мне удается отыскать небольшую газетную статью из рубрики «Новости»:

Элеонора Марки, восемнадцатилетняя ученица выпускного класса в школе Бартлетт, не справилась с управлением своего автомобиля на Чапел-роуд приблизительно в час ночи тринадцатого апреля. Превышение скорости и скользкая дорога могли стать причиной катастрофы. Элеонора погибла при ударе. Ее шестнадцатилетняя сестра Вайолет, находившаяся в том же автомобиле на пассажирском сиденье, отделалась незначительными ушибами и ссадинами.

Я сижу и снова и снова перечитываю эту статью, и внутри меня зарождается гнетущее чувство. Потом я делаю то, чего поклялся никогда не делать. Я регистрируюсь в «Фейсбуке», чтобы иметь возможность отправить ей сообщение. Создавая аккаунт, я начинаю казаться общительным и нормальным. Может быть, мне удастся сразу же решить вопрос о самоубийствах и колокольне, а она поймет, что со мной можно иметь дело, и это совершенно безопасно. Я фотографируюсь с помощью своего телефона и сразу же решаю, что у меня чересчур серьезный вид, снимаюсь во второй раз – теперь я слишком уж беспечный и какой-то придурковатый. Наконец, я останавливаюсь на третьем варианте, который представляет собой нечто среднее между первой и второй фотографиями.

Компьютер я перевожу в спящий режим, чтобы не проверять каждые пять минут, пришло мне сообщение или нет, а в это время играю на гитаре, прочитываю несколько страниц из «Братьев Карамазовых», которые нам задали на дом, ужинаю вместе с Деккой и мамой, что стало у нас в семье традицией после развода родителей. И хотя я не слишком большой любитель поесть, все же ужин – одно из самых приятных занятий в доме, потому что на это время я могу спокойно отключить свои мозги.

– Декка, расскажи мне, что ты выучила за сегодняшний день? – интересуется мама. Она привыкла спрашивать нас о школе, после чего чувствует себя честно выполнившей свой материнский долг. Так она обычно начинает ужин.

– Я поняла, что Джейкоб Барри – полный кретин, – совершенно серьезно сообщает Декка. В последнее время она стала довольно часто ругаться, ожидая от матери адекватной реакции, по которой можно будет понять, что та ее внимательно слушает.

– Декка, – мягко произносит мама, хотя слушает дочку лишь наполовину.

Декка продолжает рассказывать нам о том, как этот мальчик по имени Джейкоб приклеил свои ладони к парте, только чтобы не писать проверочную контрольную работу, а когда его начали отдирать от парты, у него слезла кожа с ладоней. Глаза при этом у Декки сверкают, как у маленького бешеного зверька. Она искренне считает, что парнишка заслуживает такого наказания, и прямо высказывает свое мнение о нем.

Неожиданно мама начинает проявлять интерес к рассказу дочери.

– Декка. – Она осуждающе качает головой.

Это максимум, на что способно распространиться ее родительское воспитание. С тех пор, как отец ушел из семьи, мама старается всегда и во всем сохранять хладнокровие. И все же мне жаль ее, потому что она до сих пор любит отца, хотя он по своей сути человек достаточно эгоистичный и вконец испорченный. Жаль еще и потому, что бросил он ее ради непонятной женщины по имени Розмари – ее имя даже пишется по-дурацки, с какой-то палочкой или черточкой над какой-то буквой, и никто не помнит, над какой именно, и еще потому, что в тот день, когда он уходил, она кое-что сказала мне, а именно: «Никогда бы не подумала, что останусь одна в сорок лет». Это были не просто слова. В голосе матери слышались безысходность и безнадежность, словно уже больше ничто в ее жизни не могло измениться в лучшую сторону.

С тех пор я стараюсь делать в доме все так, чтобы угодить ей. Я веду себя тихо, пытаюсь оставаться незаметным, насколько это возможно. Это включает в себя даже то, что во время фазы сна я словно бы ходил в школу. Все делается для того, чтобы не стать для матери обременительной ношей. Правда, это мне удается не всегда.

– А у тебя как прошел день, Теодор?

– Великолепно. – Я раскладываю еду по тарелке, пытаясь создать некий узор. Прием пищи отличается еще и тем, что, кроме него, в жизни существует огромное количество куда более интересных дел. То же самое можно сказать о сне. Самая настоящая бесполезная потеря времени.

Интересный факт: один китаец умер от нехватки сна. Он не спал одиннадцать дней подряд, стараясь не пропустить ни один из матчей во время чемпионата Европы (чемпионат проводили по футболу – это для тех, кому, как и мне, невдомек, что такие бывают.) На одиннадцатую ночь он смотрел, как Италия побеждает Ирландию со счетом два – ноль, принял душ и заснул около пяти часов утра. И умер. Не хотелось бы обижать покойника, но футбол, по-моему, достаточно тупая игра, чтобы не спать из-за нее столько времени.

Мама даже перестает есть и начинает внимательно изучать мое лицо. Когда она обращает на меня внимание (а происходит это нечасто), она старается понять мою «грусть» так же, как она пытается сохранять спокойствие, когда Кейт всю ночь не появляется дома или когда Декку вызывают в кабинет директора. Мама считает, что в нашем плохом поведении виноват развод и отец, и уверена, что нам потребуется много времени для исправления.

Почти без сарказма я добавляю:

– Все как всегда. Никаких происшествий. Тоска зеленая. Как и любой другой день.

После этого мы переходим на нейтральные темы. Мы говорим о доме, который мама пытается продать своим клиентам, и в заключение о погоде.

Ужин закончен. Мама кладет руку мне на плечо. Ее пальцы чуть касаются моей кожи, и она говорит:

– Правда, здорово, что твой брат снова с нами, да, Декка?

Она произносит это так, будто существует реальная опасность, что я куда-то исчезну, причем произойти это должно прямо у них на глазах. В ее голосе звучат обвинительные нотки, отчего мне хочется съежиться, убежать к себе в комнату и оставаться там как можно дольше. Мама готова простить мне мою грусть, но вместе с тем ей хочется иметь возможность положиться на меня, как на мужчину в доме. И хотя она делает вид, что я все-таки посещал школу в тот период, длившийся почти пять недель, все же я умудрился пропустить множество семейных ужинов. Потом она убирает пальцы с моего плеча, и все мы становимся свободными. Так происходит каждый раз, и все мы счастливо разбегаемся в трех разных направлениях.