Дурные сны Антона не терзали, а радовали счастливые. Ему снились прочно забытые шорохи детства. Бывало, по утрам они проникают в твое сознание, еще одурманенное сном, и ты уже чувствуешь гармонию мира, знаешь — тебя любят, оберегают, жизнь интересна и прекрасна.

Шарканье домашних тапочек по коридору, негромкое хлопанье дверей, звяканье посуды на кухне, приглушенный рокот радиоприемника, мурлыкающие отголоски беседы родных…

Антон сел на диване, улыбнулся. Славный сон! Наверное, в жизни каждого человека были такие звуки, ведь у всех было детство. И звуки эти невоспроизводимы, как неповторимо детство.

Он сладко потянулся, хрустнули позвонки, встал на ноги. Что за чертовщина? Он проснулся, а милые звуки… никуда не пропали, уже не такие они милые… В квартире кто-то есть!

Антон оглянулся по сторонам, подыскивая орудие для рукопашного боя. Тихо отодвинул ящик в серванте, вытащил нож. Столовый мельхиоровый, из парадного набора приборов, доставаемых по праздникам. Оружие, конечно, пустяковое, но за неимением другого… Во вторую руку взял вилку и на цыпочках двинул в сторону кухни.

Он застыл в проеме. Что там застыл! Прирос! Не к полу, а к земле! От мгновенно отяжелевших ног побежали корни, пронзая этажи и перекрытия, вонзились в почву и помчались далее, к ядру Земли. И Антон превратился в дерево — не в нарядное лиственное, а в корявый ствол с пеньками обрубленных веток, как изуродованные ясени. Дерево имело сердце и глаза. То и другое рвалось наружу: сердце выпрыгивало от щемящей тоски и любви, глаза выкатывались от ужаса.

Родители! Мама и папа — в натуральную величину и как бы совершенно живые! Отец сидит на угловом диванчике, читает газету, курит трубку. Мама, в кухонном переднике, стоит у плиты и что-то перемешивает в кастрюле.

Антон не знал, сколько времени он простоял в жутком оцепенении. Наверное, минуту. Но если бы ему сказали, что на сто лет впал в кошмарный летаргический сон, — поверил.

Его заметила мама. Повернулась к нему.

— Проснулся? Кушать хочешь? — кивнула на столовые приборы в его руках. — Хорошо, продукты купил. А то я уже не знала, из чего готовить.

— По горизонтали. Житель европейской страны, хранившей нейтралитет во Второй мировой войне. Четыре буквы. — Отец разгадывал кроссворд в газете.

— Швед, — выдавил Антон.

— Ш-в-е-д, — проговорил отец по буквам и заполнил карандашом квадратики. — Правильно.

Швед Антона спас. Если бы у него автоматически не включился нужный участок в мозгу, то голову определенно замкнуло, и она перегорела бы полностью и бесповоротно. Теперь же стал потихоньку оживать. Деревянные ноги подогнулись в коленях, Антон упал на стул. Мама подсела к отцу, смотрела на сына со щемящей жалостью. Такое выражение лица было у нее, когда водила в детстве к зубному врачу. «Надо потерпеть, хотела бы, но не могу взять на себя твою боль и страх. Надо потерпеть». Отец продолжил изображать сцену «все как бы обычно, я вот тут кроссвордом балуюсь».

— Один из крупнейших японских островов. Четыре буквы, последняя «ю». Ну? — вопросительно посмотрел он на сына поверх очков. — Кюсю! — стал вписывать.

— У тебя трубка погасла, — пробормотал Антон. — Это вы? Откуда?

— Да ее что кури, что просто во рту держи! Отец явно уходил от ответа, и мама (или кто они?)

тоже. Принялась незлобиво бранить отца:

— Только продукты переводишь. Вот позавчера спиртное пил… Антоша, это он твою водку ополовинил. Зачем, спрашивается, если вкуса не чувствуешь?

— Привычка — та же натура.

— Откуда вы? — перебил Антон. — Отвечайте немедленно, или я сойду с ума!

— Известно откуда. — Мама развела руками. — Сам понимаешь.

— Нет! — крикнул Антон и почувствовал легкое дуновение уверенности от своего зычного голоса. — Я ничего не понимаю! Мои родители умерли! У-мер-ли! — раздельно повторил он. — Печь крематория — это не холодильник криогенный для миллиардеров. Пепел! Пепел моих родителей покоится на Хованском кладбище. Западное Хованское, седьмой ряд третьей линии, — зачем-то уточнил он.

— А помнишь прекрасную легенду, как нашли могилу шотландского воина? — спросил отец. — На ней было написано: «Не стой над моею могилой в слезах. Меня здесь нет, и я не прах!»

— Кто вы? — простонал Антон, едва не плача.

— Сыночек! — На мамином лице, точно в зеркале, отражались его эмоции. — Это мы, твои родители. Разве не узнаешь?

— Водки! — изрек отец. — Света, налей ему водки!

— Лучше валерьянки, — подхватилась мама.

Она накапала в рюмку лекарства, не протянула Антону, а поставила перед ним. Правильно сделала, потому что он смертельно боялся дотронуться до оживших родителей.

Антон залпом проглотил валерьянку. Лучше бы он был лошадью, а снадобье — каплей никотина. Но он был человеком, и лекарство оказало то же действие, что и на большое животное, то есть никакого.

— Убедительно прошу! — зло насупился Антон. — Объяснить мне ваше появление и происхождение. В выражениях, понятных с точки зрения физики, биологии или любой прочей материалистической науки. Я не позволю издеваться над памятью моих родителей! Если надо мной в последнее время ставят опыты, облучают неизвестно чем, вызывают дикие галлюцинации, то я заявляю протест! Это нарушение прав человека! Я не подопытная мартышка и не собираюсь служить экспериментальным мясом для гребаных эсэсовцев от науки!

Господи! Как же он без них соскучился! Даже не представлял — насколько. Отец (виртуальный) правдиво нервничает. Возьмет погасшую трубку в рот, вынет, переложит из одной руки в другую, в воздухе махнет. Он любил читать морали, готовился к ним, мысленно составляя нравоучительную проповедь, и жестикулировал с трубкой в руке. На мамином лице, родном до остановки сердца, целая гамма чувств: от «рыбий жир за плохие слова» и до «маленький мой страдает».

Антон застонал, грохнулся лбом об стол и застыл. Некоторое время молчали. Потом мама тихо подала голос:

— Если бы мы могли, разве не рассказали?

— Нет, ну если сын не хочет, — так же тихо ответил отец, и Антон отлично представил, как он сейчас жестикулирует трубкой. — Не признает нас, не понимает, что избранный, то, Света, уберемся отсюда? Со Светой на том свете, — горько скаламбурил отец, и по его тону Антон понял, что эту фразу батя произносил много-много раз.

— Подождите! — Антон поднял голову и выпрямился. — Значит, я избранный? В чем? Во что? По какой линии?

— Тошенька! — быстро заговорила мама. — Никто эксперименты над тобой не ставит. И твое здоровье нам дороже собственного, то есть у нас сейчас нет здоровья, а… — Она тоже запуталась и посмотрела на мужа, словно просила о поддержке.

— Мы тебя хотели подготовить, — заговорил отец. — Квартиру драили, Ирина Сергеевна согласилась по-старому у подъезда прогуляться, а Витя Федоров сам настоял. У него ведь мама сейчас тяжело болеет, хотел с твоей помощью облегчить…