Из тумана по склонам гор выглядывали столбы канатной дороги, по которой уголь из шахт доставляли в порт. На центральной улице нам повстречался бронзовый шахтер — его усталая скульптура застыла прямо на площади. Видимо, он шел со смены, тяжело передвигая ноги, в руке у него была масляная лампа, на поясе — кайла для рубки угля. На этой же улице — еще одна скульптура шахтера, лежащего в забое с огромным отбойным молотком или сверлом, вгрызающимся в породу.

Городок чистенький, весь на виду — ни деревьев, ни кустов, по вечной мерзлоте на велосипедах гоняли дети. Среди белейших арктических одуванчиков торопили зиму снегоходы. На стенках домов, на скобах прицеплены лыжи, и в ожидании настоящих писем в бумажных конвертах, написанных пером и чернилами, висели обычные синие почтовые ящики. А на противоположном берегу залива под горой ютились несколько домишек на сваях — видимо, дачи местных жителей, куда они скрываются от «городской суеты».

Ты на Шпицбергене, твердила я себе.

И все равно не верила, глядя на эти горы, море и туман.

Потому что одно дело — дома, на диване, под оранжевым абажуром читать, как во время поиска северо-восточного прохода из Атлантического океана в Индию и Китай 19 июня 1596 года голландский мореплаватель Виллем Баренц увидал на горизонте полоску неизвестной земли, тянувшуюся на север, а потом зубцы раздробленной горной цепи и белоснежные ленты ледниковых потоков.

И совсем другое — ощущать под своей ногой живую земную кору, которая вздымается со скоростью пять миллиметров в год (клянусь, я это почувствовала!), твердую каменистую почву, промороженную вглубь на добрые пару сотен метров, насыщенную множеством волнующих событий.

Когда-то она была океанским дном, оно поднялось и стало болотом с гигантскими хвощами и папоротниками, все это периодически заливалось горными реками, укрывалось толщами ила и — с тысячелетиями — превратилось в уголь.

Потом все покрылось лесами — зашумели кленовые рощи и дубравы, хотите верьте, хотите нет — на Шпицбергене росли наши липы, ясени и буки вперемешку с теплолюбивыми магнолиями, гордо высились болотистый кипарис, платан, исполинская секвойя. В угленосных пластах обнаружены великанские следы динозавров.

Архипелаг переживал землетрясения, извержения вулканов, по сей день на севере Западного Шпицбергена два потухших вулкана окружены горячими источниками и клокочущими гейзерами. В какой-то момент Шпицберген оброс ледовым панцирем, ледники то отступали, то надвигались вновь. Такая своенравная земля — ничего удивительного, что до XX века она оставалась ничейной!

Только в феврале 1920 года в Париже США, Великобритания, Франция, Италия, Нидерланды, Дания, Швеция и Норвегия подписали соглашение о том, что главенствовать на архипелаге будет Норвегия. Остальным пообещали доступ в арктические воды, разрешение заниматься охотой и рыболовством, разными судоходными, промышленными и торговыми делами.

В 1925 году норвежцы решили укрепить позицию. Они объявили Шпицберген и окружающие его острова Белый, Земля Короля Карла, Надежды, Медвежий, а также множество более мелких островов собственными владениями и возвратили архипелагу имя Свальбард — Холодный край, или Страна с холодными берегами. Так его прозвали древние викинги, которые, как полагают некоторые норвежские историки, на веслах и под парусом, на драккарах и кноррах первыми прокладывали дороги в Полярном океане к берегам Шпицбергена и Новой Земли.

На что наши соотечественники деликатно замечают: когда драккары с пурпурными парусами пристали к берегам Холодного края, здесь давно покачивалась на волнах яйцевидная деревянная скорлупка поморского коча. А ихний Свальбард морепроходцы из Новгорода и с верховий Волги, из Холмогоров, Мезени, Кеми уже окрестили Батюшкой Грумантом и до поры до времени полагали его частью Гренландии.

Как бы то ни было, участники Парижского договора не поняли, зачем архипелагу еще одно имя, неважно, Свальбард или Грумант, и дружно — включая нашу страну, которая присоседилась к честной компании в 1935 году, — зовут архипелаг Шпицберген, ведут научные исследования, хозяйственную деятельность и запросто могут сюда наведываться без виз.

Мы, русские, тоже вольны приехать, когда захотим!

Но это сопряжено с огромными трудностями.

Когда я сообщила нашей тете Лиле, куда я уплываю, она мне так и сказала:

— Ты, Маринка, авантюристка! Никто из нормальных людей никогда не поедет туда в здравом уме и твердой памяти.

По разным причинам.

Первая: от нас до Шпицбергена — как в стихотворении Хармса: не допрыгать, ни руками, ни ногами, не доплыть, не долететь!

Мы мчались на метро, на поезде, летели на трех самолетах, по нескольку раз в один и тот же самолет вносили чемоданы, а потом выносили, показывали паспорта с шенгенской визой на всех таможнях. Порой дважды, поскольку Леня с московским драматургом Михаилом Дурненковым в аэропорту Осло, отправившись покупать непромокаемые перчатки, случайно оказались за пределом зоны вылета. Им пришлось дать огромного кругаля, а потом снова отстоять очередь перед рамками миноискателя и снимать пояса и обувь, серьезно опасаясь, как бы норвежцы на контроле не заподозрили, что двое русских парней находят в этом процессе какое-то утонченное, никому не доступное удовольствие.

Второе: невозможно приехать в Лонгиербюен просто так, с кем-то познакомиться поближе, ночь напролет гулять, слушать крики кайр, выйти к морю, камешки побросать. Через полчаса ты этот городок исходил вдоль и поперек. Даже для того, чтобы окончательно отрешиться от мира и достичь просветления, это не совсем подходящее местечко.

Либо тебе придется двинуть на Северный полюс, либо отправиться составлять карту Шпицбергена, исследовать фьорды, мерить температуру воды в разное время суток, запускать зонды, изучать гнездование арктических птиц, добывать, я не знаю, уголь в заброшенных шахтах Баренцбурга… Если ты здесь по путевке, в сплоченном коллективе, садись на корабль и плыви, обозревай окрестности.

Должна быть цель у тебя. А так там нечего делать — только запить.

Естественно, многие из нас терялись в догадках — какова цель экспедиции «Саре Farewell»? В чем заключаются наши права и обязанности? Это ведь не простой вояж! Радушное приглашение в Арктику, трехразовое питание, койку надо будет как-то отработать. Но: ни контрактов, ни договоренностей. Что это — подарок небес? Творческий союз?

Леня — ясно, он осветит Арктику светом личной Луны. А остальные?

Михаил Дурненков гордо отказался строчить для британской радиостанции ВВС ежедневные отчеты на английском, сославшись на то, что не в совершенстве владеет языком. Однако столковались на документальной пьесе про наше мореплавание.