Я поцеловала руку королевы Элеоноры, сестры императора, чопорной испанской принцессы, плотно окруженной кольцом фрейлин, а затем обратилась с приветствием к старшему сыну короля, рожденному в его первом браке с покойной королевой Клод. Франциск, которого называли дофином, поскольку он был наследником престола, оказался высоким юношей с мягкими карими глазами и бледным болезненным лицом. Потом едва не столкнулась лбом с дочерьми короля, принцессами Маргаритой и Мадлен, — они так нервничали, что присели в реверансе одновременно со мной. Засмеявшись вместе с ними, я увидела, что обе девушки почти мои ровесницы, и понадеялась, что мы подружимся.

Я повернулась к королю. Губы его дрогнули в едва заметной усмешке, и я поняла, что он прочел мои мысли.

— А разве его высочество принц Генрих не здесь? — спросила я.

— Генрих нелюдим. — Лицо Франциска I потемнело. — И пренебрегает приличиями. К тому же у него, похоже, нет привычки следить за временем. Впрочем, не беспокойся. Венчание состоится завтра, и к тому времени, клянусь Господом, он будет здесь.

Эти слова прозвучали не столько обещанием, сколько неприкрытой угрозой. Я вздернула подбородок.

— Да и как же иначе? — проговорила я достаточно громко, чтобы меня расслышали все в зале. — Не каждый день Франция заключает брачный союз с Италией.

Франциск I замер, затем опустил взгляд и сжал мою руку.

— Сказано истинной принцессой, — прошептал он, а потом вскинул наши сомкнутые руки и прокричал: — Начинаем праздник!

В пиршественном зале король усадил меня на возвышении рядом с собой. Толпа придворных расселась за столами, расставленными перед помостом; слуги принялись разносить блюда с цаплями в меду и жареными лебедями.

— Пускай мой сын и не пожелал выразить радость от встречи со своей невестой, но я, petite[7]Екатерина, очарован ею, — прошептал король, наклонившись ко мне.

— Тогда, вероятно, мне следовало бы сочетаться браком с вашим величеством, — без колебаний ответила я.

— И в придачу к этим обворожительным черным глазам ты еще и обворожительно отважна! — Король расхохотался, потом помолчал, испытующе вглядываясь в меня. — Хотел бы я знать, Екатерина Медичи, понравишься ли ты моему сыну.

Я принудила себя улыбнуться, хотя при этих словах все во мне сжалось. Неужели я проделала такой долгий путь, чтобы стать нелюбимой женой принца?

Мне подносили все новые блюда, а король Франциск один за другим осушал кубки вина с пряностями, будто забыв обо мне. Но вот он легонько тронул меня за руку и сказал:

— Дорогая, тебя хотят поприветствовать племянники Монморанси. Улыбайся. Это дети его покойной сестры, его отрада и гордость.

Я вздрогнула и тотчас собралась с мыслями. Передо мною стоял коннетабль, а с ним трое юношей.

Миловидность их лиц, обрамленных каштановыми волосами, выгодно оттеняли простые белые камзолы. Сразу бросалось в глаза, что они родня и крепко держатся друг за друга.

— Ваше высочество, — проговорил коннетабль, — позвольте представить: мой старший племянник Гаспар де Колиньи, синьор де Шатильон!

Я подалась вперед. У Гаспара де Колиньи были густые, темные, с золотистым отливом волосы и ясные голубые глаза, от худощавого лица веяло меланхолией. Вероятно, он был по крови миланец, привлекательный, но отстраненный, как свойственно миланским аристократам. Я бы дала ему двадцать с небольшим, однако оказалось, что он едва достиг шестнадцатилетия.

— Для меня это большая честь, — негромко проговорил он. — Надеюсь, ваше высочество, вы будете здесь счастливы.

— Благодарю, сударь. — Я ответила ему робкой улыбкой.

Колиньи помедлил, глядя мне в глаза. Я ожидала еще каких-то слов, но он лишь снова поклонился и вместе с братьями вернулся к столу, а мне осталось лишь проводить его взглядом, словно с ним уходило нечто бесконечно дорогое, чего я, возможно, уже никогда не обрету.

— У Гаспара недавно умер отец. — Король Франциск вздохнул. — Вот почему он носит белое, во Франции это цвет траура. Мадам Колиньи скончалась много лет назад, и теперь, после смерти отца, Гаспар сделался главой семьи. Коннетабль в нем души не чает. — Он искоса поглядел на меня. — Надобно сказать, тебе повезло с друзьями. Монморанси один из самых преданных моих слуг, и род их весьма древний. То же относится и к его племянникам, а при дворе, малышка, происхождение решает все.

Стало быть, Гаспар Колиньи — сирота, как и я сама? Быть может, поэтому я с первой минуты ощутила, что он мне так близок?

Приветствия продолжились, аристократы толпой двинулись ко мне, расталкивая друг друга в стремлении показать королю, что они жаждут выразить почтение его новой невестке. После двадцатой перемены блюд и четырех десятков новых знакомств я оставила всякие попытки запомнить имена и титулы и мысленно возликовала, когда король поднялся и объявил, что я, по всей вероятности, устала. И повел меня с помоста на другой, напротив нашего, где весь вечер в каменном молчании восседала королева Элеонора.

Мне было жаль ее. Подобно мне, Элеонора в свое время стала жертвой династического брака и явно не пожелала пускать корни в чужую почву. Я слышала, что для испанцев это в порядке вещей — они весьма ревностно хранят память о своем происхождении, — но понимала, что мне не следует брать пример с Элеоноры. Во что бы то ни стало я должна здесь прижиться, сделаться своей при здешнем дворе. К добру ли, к худу ли, но теперь мой дом тут. Проходя мимо коннетабля, я украдкой глянула на его старшего племянника. Гаспар наклонил голову, и я тщетно искала случая встретиться с ним взглядом.

Пажи, одетые в белые и голубые цвета рода Валуа, распахнули дверь. Король Франциск оставил меня на попечение моих фрейлин; не обменявшись с ними ни единым словом, я позволила снять с себя пышный наряд и, встретившись с понимающим взглядом Лукреции, улеглась в незнакомую кровать.

Оставшись в одиночестве, я лежала без сна и думала о том, что тетушка Кларисса ошибалась.

Пока не похоже, что меня ждет великое будущее.

Проснувшись поутру, я обнаружила, что вокруг кровати собрались все мои фрейлины. Всю минувшую неделю мне не удавалось как следует выспаться, а потому я решительно засунула голову под подушки.

— Госпожа, тебя ожидают его величество и двор. — Лукреция, набравшись смелости, потрясла меня за плечо. — Брачная церемония назначена на сегодня.

Я застонала, но тут же замерла и осторожно выглянула из-под подушек. Ноздри щекотал лавандовый аромат из медной ванны, которую мои спутницы приволокли в спальню и наполнили горячей водой; краем глаза я заметила пышные оборки разложенного на столе подвенечного платья.

— Так он приехал?

Анна-Мария печально покачала головой. От унижения к щекам моим прихлынула жаркая волна.