Серьезные люди, государственные. Смотрим концерт праздничный, предстоящий. Мощно начинается он, раскатисто: песня о Государе сотрясает полутемный зал. Хорошо поет хор Кремлевский. Умеют у нас на Руси петь. Особенно, если песня — от души.

Кончается песня, кланяются молодцы в расписных рубахах, кланяются девицы в сарафанах да кокошниках. Склоняются снопы пшеницы, радугой переливающиеся, склоняются ивы над рекою застывшей. Сияет солнце натуральное, аж глаза слепит. Хорошо. Одобряю. И все остальные одобряют. Доволен постановщик длинноволосый.

Следующая песнь — о России. Здесь тоже нет вопросов. Крепкая вещь, обкатанная. Далее — историческая постановка: времена Ивана III. Суровые, судьбоносные. Борьба идет нешуточная за целостность государства Российского, молодого, неокрепшего, токмо на ноги вставшего. Гремят громы на сцене, сверкают молнии, устремляются в пролом ратники войска Иванова, воздымает митрополит крест, огнем переливающийся, покоряют крамольный Новгород, единству России противящийся, падают на колени отступники земли Русской, но милостиво касается мечом повинных голов их великий князь Иван Васильевич:

— Я не ворог вам, не супротивник. Я спас вам, отец и заступник. Вам и всему царству Русскому великому.

Звенят колокола. Сияет радуга над Новгородом и над всею Русью. Поют птицы небесные. Кланяются и плачут от радости новгородцы.

Хорошо, правильно. Только ратников надобно поплечистей подобрать и митрополита порослее, поосанистей. И суеты много ненужной на заднем плане. И птицы слишком низко парят, внимание отвлекают. Соглашается постановщик с пожеланиями, делает пометки в блокноте.

Номер следующий — страница недавнего прошлого смутного, печального. Площадь трех вокзалов в Москве, годы Белой Смуты Проклятой. Стоят простые люди, вынесенные на площадь смутной волною из домов своих и понужденные торговать чем ни попадя, дабы заработать на кусок хлеба, преступными правителями у них отобранного. Помнит моя память детская, ранняя те гнойные времена. Времена Белого Гноя, отравившего нашего Медведя русского… Стоят на площади люди российские с чайниками, сковородами, кофтами да мылом-шампунем в руках. Стоят беженцы и погорельцы, в Москву от горя нахлынувшие-поприехавшие. Стоят старики да инвалиды войны, ветераны да герои труда. Горько видеть толпу сию. Пасмурно, промозгло небо над нею. Печальная музыка звучит из ямы оркестровой. И — словно бледный луч надежды разрезал вдруг картину мрачную, затеплился в центре сцены: трое детей бездомных, миром отвергнутых. Две девочки в платьицах оборванных и мальчик чумазый с мишкой плюшевым на руках. Оживает робкая флейта надежды, звучит-просыпается, устремляется тонким гласом вверх. Всплывает над площадью мрачной, гнойной трогательная песня детская:

Слышу голос из прекрасного далека

— Голос утренний, в серебряной росе.

Слышу голос, и манящая дорога

Кружит голову, как в детстве карусель.

Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко,

Не будь ко мне жестоко, жестоко не будь!

От чистого истока в прекрасное далёко,

В прекрасное далёко я начинаю путь.

Слышу голос из прекрасного далека

— Он зовет меня в чудесные края.

Слышу голос, голос спрашивает строго:

А сегодня что для завтра сделал я?

Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко,

Не будь ко мне жестоко, жестоко не будь!

От чистого истока в прекрасное далёко,

В прекрасное далёко я начинаю путь…

Слезы наворачиваются. У меня, конечно, это похмельное. Но осанистый князь Собакин вполне естественно носом шмыгает. У него семья большая, внуков малых много. Крепыш-смотрящий из Тайного Приказа сидит, как статуя. Понятно — у них нервы железные, ко всему готовые. Полноватый столоначальник как-то поводит плечом зябко, видать, тоже со слезою борется. Взяло за живое людей матерых. Это славно…

Разбудил Государь в нас не только гордость за свою страну, но и сострадание к тяжкому прошлому ее. Стоят трое детей русских, тянут к нам руки из прошлого, из униженной и оскорбленной страны. И не можем мы ничем помочь им.

Утверждаем.

Далее — День Сегодняшний. Чаша полная, изобильная. Ансамбль имени Моисеева пляшет плясками всех народов великой России. Тут и татарский плавный танец, и казацкая лихая круговерть с шашками наголо, и тамбовская лубяная кадриль под тальянку, и нижегородский лыковый перепляс с трещотками-свистульками, и чеченская круговая с гиканьем-уханьем, и якутские бубны, и чукотские песцовые меха, и карякские олени, и калмыкские бараны, и еврейские сюртуки и — русская, русская, русская пляска до упаду, пляска лихая, задорная, всех объединяющая-примиряющая.

Нет вопросов к легендарному ансамблю.

Еще два номера: «Летающие балалайки» и «Девушка спешит на свидание». Ну, это уже классика — все отточено, выверено, обкатано. Не номера — загляденье. Смотришь — словно на санях с горки ледяной скатываешься. Смотрящий аплодирует. Мы тоже. Молодцы артисты Государевы!

Небольшой литературный номер: «Здравствуй, душа моя, Арина Родионовна!» Староват номерок, затянут слегка. Но — народ его любит и Государь уважает. Вяло советует столоначальник Пушкина омолодить — уж лет двенадцать играет его один и тот же немолодой актер Хапенский. Но знаем — бесполезно. Актер — в фаворитах у Государыни. Пожимает плечами постановщик, разводит руками:

— Не в моей власти, господа, поймите…

Понимаем.

И вот дошли до главного. Новый номер на злобу дня: «Накось, выкуси!»

Напряглись все в креслах, заворочались. Темно на сцене, только ветер воет да домбры с балалайками потренькивают. Выползает луна из облаков, освещает все неярким светом. Посередине сцены — Третья Западная труба. Та самая, из-за которой последние полтора года столько шума-гама, столько хлопот да попечений. Тянется-ползет труба по сцене через леса-поля русские, поблескивает в полумраке, упирается в Западную Стену, проходит сквозь вентиль-задвижку с надписью «Закрыто», ныряет в Стену и уходит дальше — на Запад. Стоит на Стене наш стрелец-пограничник с автоматом лучевым, смотрит в бинокль в ихнюю сторону. Вдруг забеспокоились домбры с балалайками, загудели басы тревогой — возле задвижки из земли куча кротиная выпирает. Мгновенье — и из кучи той крот-диверсант в очках черных вылезает, осматривается, принюхивается, подпрыгивает, хватается за задвижку, впивается в нее изо всех сил, зубами огромными помогает, — вот-вот повернет, пустит газ! Но — луч разящий сверкнул со стены, перерезал крота пополам. Вывалились-расползлись кишки кротиные, взвыл, испустил дух ворюга-диверсант. Вспыхивает свет, спрыгивают со стены трое молодцов-удальцов-пограничников. Спрыгивают лихо, с переворотами, с посвистом молодецким. У одного в руках гармошка, у другого — бубен, у третьего — ложки деревянные. А за спинами — автоматы верные, меткие. Пляшут молодцы-пограничники да поют:

Мы задвижку перекрыли

— Как велел нам Государь.