– Ешь из цимбал!

– Я посвящен в обряд!

– Свобода и знание!

– Милосердие – удел рабов!

– Да здравствуют проклятые!

Они еще кричали что-то. Бросили на землю почти догоревшие свечи, мужчины выхватили кинжалы из ножен и протянули их к центру круга, сжимая рукояти – изогнутые тела кошек служили ими. Теперь помещение освещал только огонек в рогатом подсвечнике, на обнаженных клинках дрожали красноватые отблески.

– Проклятье тирану на небе и на земле!

Кинжалы убрали в ножны. Люди потянулись друг к другу, хватая руки, плечи, одежду оказавшихся поблизости. Белозубая девушка с распущенными волосами, отставив в сторону кувшин, положила узкую ладонь на плечо предводителя, прильнула к нему, прикасаясь обнаженными плечами к черной ткани камзола. Казалось, всех коснулось горячее дуновение безумия. Светильник трещал, он почти погас и едва светился красноватой точкой. Возможно, подействовал напиток или сказалось растущее напряжение – по углам комнаты клубилась, принимая причудливые формы, темнота, струйки тумана, пробившегося в щели лачуги, сгустились, вылепили точеных очертаний худощавое существо – черные полы плаща сливались с туманом, красными точками светились глаза. Изящная мощь и изысканная утонченность древнего зла чувствовалась в этой фигуре. Или нет – она была грузной, черной, как оживший камень… Черный человек с белыми глазами… Летучая мышь, приподнявшаяся на лапах…

Призрачный пришелец не двигался с места, лишь менял очертания, со скептическим интересом наблюдая исступленное, телесное и душевное безумие людей. Субстанция, слагавшая существо, вяло перетекала мутными струями, но не блестела, а, напротив, поглощала сполохи огня.

Ближе к утру погас свет в щелях сарая, тихо, не скрипя, открылась дверь, исчезли, растворились в поредевшем тумане безликие серые силуэты.

«Однажды юный ученик спросил своего почтенного учителя, лучшего (в те времена) хрониста Церена, Агриппу Грамматика: верит ли тот в реальность шабаша? Хронист (будучи мучим жесточайшим из похмелий, доступных ученым) ответил – верю. Спрошенный же повторно – без лишних слов ударил вопрошающего перстом в лоб. Позже, оставшись в одиночестве, записал (не для других – для себя): „Люди порочные либо легкомысленные охотно верят в существование дьявола. Ибо тот охотно соглашается с любым деянием, приписываемым ему“».

(Из уцелевшего фрагмента «Иронических анналов», рукописи неизвестного автора)

«Не устраняйте своих клинков от крови, покрывая их олифой. Жидкость сия дурная – она придает железу безобразный вид и приносит мало пользы».

Старинный трактат о холодном оружии

(Империя, Пещеры, 30 сентября – 3 октября 6999 года от Сотворения Мира)

Нора Виттенштайн, девица благородной баронской крови, рассматривала потолок. Потолок был любопытный, не деревянный и не окрашенный, без изящных росписей, но и не похожий на прокопченные дубовые балки. Он был серый, неровный и потрескавшийся, с пятнами копоти, сделанный, по-видимому, из единого камня. Голова болела, поворачивать ее было мучительно, все вокруг покрывала сероватая дымка. Алиенора не помнила, как попала сюда, смутно, как кошмар, помнила бой на тропе меж холмов, бегство, укрытие в пещере, приближение врага, собственную панику и ужас, и больше ничего.

Комната, в которой она лежала, была полутемной, окон не оказалось, сумрак слегка рассеивал свет, похожий на свет масляной лампы. Лампа стояла где-то неподалеку, но повернуть голову так, чтобы увидеть ее, не получалось. Спину сквозь дыру в порванном платье царапала жесткая подстилка, кажется, сплетенная из камыша. Алиенора попыталась встать, опираясь на онемевшие руки, но тут же упала обратно, сердце отчаянно заколотилось от страха. Руки оказались связанными за спиной. Она чуть-чуть повернулась на бок, ножен от кинжала на поясе не было, хотя чем бы ей помогли пустые ножны? Ужас увеличился многократно, когда Алиенора припомнила, где остался ее охотничий кинжал. Враги наверняка обозлены гибелью сообщников, ее оставили в живых, чтобы не торопясь предать особо утонченным страданиям, и ждать теперь больше нечего, кроме бесчестья, мучений и невероятно жестокой смерти.

Время шло медленно, было тихо, только изредка доносился слабый шум шагов, но шаги каждый раз сначала приближались, а потом удалялись, ничья рука не отодвигала грубой льняной занавеси, за которой, видимо, скрывался выход из комнаты.

В тот момент, когда Алиенора уже перестала ждать, устав прислушиваться и погрузившись в равнодушное оцепенение, занавеска оказалась отброшенной в сторону. Лежа на полу, можно было рассмотреть только короткие сапоги, сделанные из твердой кожи, наподобие тех, что носили солдаты гарнизона в Виттенштайне. Вошедший подошел ближе и наклонился над ней, девушка изо всех сил зажмурила глаза и постаралась притвориться если не мертвой, то хотя бы потерявшей сознание. Однако уловка, по-видимому, оказалась бесполезной.

– Ого! Птичка проснулась. Сейчас посмотрим, кто попался в сети к нам…

Голос незнакомца произнес эти слова на имперском языке, правильно, только чуть замедленно и со странным, незнакомым акцентом. Носок сапога, поддев ее за плечо, перевернул на живот, потом по пальцам скользнуло холодное лезвие, перерезавшее веревки на руках.

Весь страх, все отчаяние, скопившиеся в душе Алиеноры за долгие часы ожидания, выплеснулись разом. К чему осторожность, нечего терять и нечего больше ждать. Она, лишь слегка пошатнувшись, вскочила на ноги, разом преодолев оцепенение в онемевшем за долгие часы лежания на камнях теле, и с отчаянным визгом бросилась на врага, нацелясь в сторону его глаз заостренными полировкой ногтями, однако промазала и только чиркнула его по щеке.

Несколько ошарашенный противник успел уклониться, ловко перехватил ее руку, развернул напавшую и влепил ей пониже спины такой увесистый шлепок, которого хватило на то, чтобы отброшенная Алиенора отлетела до самой стены. Задохнувшись от боли и унижения, девушка несколько секунд потрясение молчала, а потом выплеснула свою ненависть прямо в лицо врагу:

– Не смей прикасаться ко мне, нечистая тварь, проклятая богом! Только попробуй! Я… я себе голову о камни разобью! Я умру с незапятнанной честью!

Она умолкла, приготовившись к отчаянному сопротивлению, и вздрогнула от неожиданности, когда ее враг разразился неистовым хохотом.

– О! Силы подземные, дайте мне выжить! Ты посмотри на себя, девица. Ты грязна и безобразна, как дохлая кошка, лежащая в придорожной канаве. Нет уж, спасибо за предложение, но свою невинность лучше оставь при себе.

Алиенора онемела. Так ее никто еще не оскорблял. Несколько минут она переживала унижение, только теперь рассмотрев противника как следует. Он был широк в плечах, но не особенно высокого роста, всего на ширину ладони выше ее. Черные жесткие волосы его, зачесанные назад, доходили до плеч. Лицо с высокими скулами ничем особенным не отличалось от лица имперца, разве что бледностью: не было загара. Это был альвис. Это был человек. Одет этот человек был в брюки и куртку из мягкой кожи, на поясе с серебряными пряжками висел кривой меч. Альвис развел руками с насмешливой вежливостью и добавил: