Броди Калхауна беспокоили отношения Янси и руководства больницы.

– Если надо лизать им задницу, – заявил Янси, – то это не по мне.

Это были первые слова, которые произнес Янси, переступив порог университетской больницы. По сей день он руководствуется своим принципом, к великому всеобщему огорчению.

«Но что я могу сделать?» – спросил себя Калхаун. Университетской больнице чертовски повезло, она сумела заполучить Янси Грейнджера, а если специализированная больница из проекта еще и превратится в реальность, то она очень поддержит экономику не только Шарлотсвилла, но и всего графства.

Он посмотрел в потолок, словно умоляя о божественном вмешательстве. Как бы он хотел, чтобы Янси был похож на других докторов – делал свою работу, а потом шел домой, к жене и детям. Броди усмехнулся, представив подобную картину. Даже если Янси хотел бы стать таким, как все доктора, у него бы ничего не вышло. Янси Грейнджер жил в своем собственном измерении.

Броди пробовал объяснять это руководству, но начальство только вздыхало: как тяжело с доктором Грейнджером!

Слухи неустанно ползли по больнице, и их предметом чаще всего был Янси. Казалось, ему нравилось быть в центре скандалов, и этим он как бы пытался всем доказать, что он самый лучший и самый яркий абсолютно во всем, что бы он ни делал. Броди подозревал, что главное, что хотел доказать всем Янси, – что только с помощью ума и таланта он может добиться всего в этом мире, а вовсе не потому, что получил при рождении фамилию Грейнджер.

Если бы кому-нибудь удалось хоть немного приручить этого дикого человека с его высокомерием, то насколько стало бы легче работать с ним! А то ведь это сущий ад!

Калхаун боялся, как бы Янси не зашел слишком далеко на сей раз.

– Если ты вызвал меня насчет Паркера, – заявил Янси с порога, – то не трудись.

Броди впился в него цепким взглядом.

– Черт возьми, про мордобой поговорим в другой раз.

– Давай поскорее. Мне надо быть в операционной точно…

– Для начала сядь и заткнись.

Янси посмотрел в лицо своему начальнику, задержал на нем взгляд на секунду и пожал плечами:

– Хорошо, но если это насчет Паркера…

– Это не насчет Паркера, хотя он только что позвонил и рассказал, какое ты дерьмо. Ты дал ему в морду, даже не выслушав.

– Что? Сопливый ублюдок! Эта женщина могла умереть.

– Я рад, что ты это сказал.

– Что, черт возьми, это значит?

Броди почувствовал, как его рука сама потянулась к плеши на затылке, но он отдернул руку и снова положил на стол.

– Может, стоит тебе напомнить, что пациенты умирали и под твоим ножом?

– Хорошо, Броди, давай поставим все точки над i.

– Перестань ухмыляться.

Челюсть Янси дрогнула.

– Какого черта, в чем дело?

– В судебном процессе, вот в чем. Тебе это о чем-нибудь говорит?

Янси вздрогнул.

– Да. И что?

– Как – что? Почему ты сидишь и ничего не предпринимаешь? Боже мой, Янси, я всегда считал тебя своим другом! Сколько раз я защищал тебя от нападок руководства, сколько раз! Но теперь у меня больше нет желания служить буфером между тобой и ими.

– Слушай, поверь мне. Судебное разбирательство – чепуха.

– Умер младенец! Господи!

Янси вскочил со стула и хлопнул ладонью по столу Броди.

– Ты думаешь, я не знаю? – Его ноздри раздулись. – Разве ты не понимаешь, что я живу с этим каждый день? Мне не нужен твой суд или суд твоего ханжеского штата!

– Хорошо, прости, но такова жизнь, мой друг. Они требуют немедленно подвесить тебя за задницу.

– Успокой их. Скажи, что я не был пьян, когда делал операцию. Черт, я вообще ничего не пью!

– Но есть свидетели…

– Я не дал бы и дохлой крысы за таких свидетелей, – вспыхнул Янси. – Все сфабриковано.

– Но поскольку это существует, то мы – ты, больница – должны разобраться. Такая реклама никому не нужна, и не мне напоминать тебе об этом.

– И что теперь?

– Слушай, руководство уже достало меня насчет тебя и судебного иска. И я хочу знать, что ты собираешься делать.

– Я уже сказал: пресечь в корне.

– Но почему я не испытываю от этого никакого облегчения? – спросил Броди.

– Потому что ты неисправимый пессимист.

Броди фыркнул.

– Это серьезно, Янси. Я говорю очень серьезно.

– Я тоже – особенно потому, что я сделал свое дело прекрасно. Никто не смог бы спасти младенца. Когда муж наконец обделался и позвонил по 911, состояние ребенка было уже критическим. Я не Бог.

Броди снова фыркнул.

– Ты действительно так думаешь?

– Да. – Неожиданно в голосе Янси послышалась невероятная усталость.

– О’кей, и что нам теперь делать? Как вытащить тебя из этого дерьма?

– Не волноваться. Об этом есть кому позаботиться.

Броди почувствовал, как с души свалился камень, но тон оставался подозрительным.

– Кто же это?

– Самый лучший адвокат займется этим.

– И кто он такой? – спросил Броди, все еще настороженно.

– Сын старого Тримейна, Руни, у него практика в Ричмонде.

Броди почувствовал, как кровь застыла у него в жилах.

– Ты, конечно, шутишь?

– Нет.

– Но это абсурд!

– Я думаю, наоборот, гениально.

– Но тут совершенно явное столкновение интересов. Шелби Тримейн владеет землей…

– Руни не владеет землей. И я тебе уже говорил, что он самый лучший адвокат.

Лицо Броди стало жестким.

– А если это поставит все под угрозу? Вряд ли старику Тримейну понравится, что его втягивают в грязное дело, в которое ты вляпался. Более того, ему точно не понравится, что ты вовлекаешь в это его сына. Ты ведь знаешь, как он дорожит именем семьи.

– Тогда мне придется выяснить, как заставить его изменить свое мнение на этот счет.

– Нет, Руни никогда не возьмется за это дело.

Янси встал, направился к двери, потом обернулся и сказал:

– Хочешь пари?

Оставшись один, доктор Броди Калхаун откинулся на спинку стула, чувствуя, что его охватывает липкий страх.

Дана еще раз ударила кулаком по подушке. Потом легла и уставилась в потолок. Доктор Янси Грейнджер был единственной причиной ее недовольства и бессонницы.