Когтя до сих пор не допускали во внутренние помещения таверны. Он не находил это странным; никакого чужака никогда бы не подпустили к жилищу оросини, а ведь это было другое племя. Раз он теперь находился в услужении, то и спать ему, скорее всего, полагалось в амбаре. Вообще-то он еще многого не понимал в окружавшем его.

Теперь он уставал гораздо чаще и сильнее, чем когда-либо прежде, и сам не понимал почему. Он был молод, жизнелюбив и, как правило, полон энергии, но, с тех пор как он стал жить здесь, ему каждый день приходилось бороться с тяжелыми мыслями и почти непреодолимой печалью. Если Роберт или Паско давали ему поручение или он находился в компании Калеба и Лилы, то он отвлекался от мрачных раздумий, но, когда оставался один, угнетающие мысли неизменно возвращались к нему. Ему очень не хватало мудрого совета дедушки, в то же время воспоминания о семье погружали его в еще больший мрак, и он чувствовал себя загнанным в черную ловушку, из которой не было выхода.

Его соплеменники были открытыми друг с другом: оросини не стеснялись выражать свои мысли и чувства даже перед не самыми близкими родственниками; в то же время на чужаков они производили впечатление бесстрастных и неразговорчивых людей. Общительный даже по меркам своего народа, Коготь казался окружающим его людям почти немым. В душе он терзался оттого, что лишен возможности открыто выказывать чувства, как в детстве, и хотя детство для него закончилось всего несколько недель тому назад, ему казалось, что прошло несколько столетий.

Паско и Лила готовы были с ним общаться, если он задавал вопросы, но Лила предпочитала увиливать от прямого ответа или откровенно врать, а Паско вообще частенько отмахивался от него как от мухи, чтобы не отвлекаться от работы. Тогда Коготь испытывал разочарование, которое лишь усугубляло его мрачное настроение. Единственную короткую передышку от этой давящей тьмы он получал, когда отправлялся на охоту вместе с Калебом. Молодой охотник отличался еще большей сдержанностью, чем Коготь, и часто, проведя в лесу целый день, они не перекидывались и десятком слов.

Оказавшись в конюшенном дворе, Лила воскликнула:

— О, да у нас гости!

Возле амбара стояла карета из черного лакированного дерева с золочеными украшениями, Гиббс и Ларс проворно распрягали пару красивейших вороных коней, каких Когтю еще не доводилось видеть.

Коневодство было не основным занятием для горных племен оросини в отличие от других народов этой стороны, но все же юноша мог распознать прекрасного скакуна. Кучер наблюдал за работой двух слуг, следя за тем, чтобы с хозяйскими лошадьми обращались как подобает.

— Похоже, к нам снова с визитом граф де Барж, — сказала Лила.

Когтю стало любопытно, кто это такой, но он промолчал.

— Отнеси корзину на заднее крыльцо, — велела Лила.

Коготь исполнил приказание, а девушка, улыбаясь, исчезла за кухонными дверьми.

Оставшись без дела, Коготь повернулся и направился к амбару. Там он нашел Паско, занятого починкой старой повозки и при этом мычащего под нос какую-то бессмысленную мелодию. На секунду подняв глаза, Паско тут же вернулся к работе, бросив:

— Подай-ка мне вон то шило, парень.

Коготь послушно подал ему инструмент и наблюдал, как Паско обрабатывает новый кожаный ремешок для упряжи.

— Когда живешь в большом городе, — принялся рассуждать Паско, — всегда найдутся умельцы, готовые сделать эту работу за тебя, но если окажешься на дороге в нескольких милях от ближайшего жилья и у тебя порвется упряжь, то полезно знать, как самому ее починить. — Он помолчал, а потом передал шило Когтю. — Покажи, как ты умеешь пробивать им дырки.

Юноша уже несколько дней наблюдал, как Паско трудится над этой новой упряжью, а потому знал, что от него требуется. Он начал обрабатывать ремешки, где, по его предположению, должны были располагаться язычки пряжек. В тех случаях, когда он не был уверен, он поднимал глаза на Паско, а тот одобрительно кивал или, наоборот, указывал на ошибку. Наконец с ремешком было покончено, и Паско спросил:

— Когда-нибудь шил кожу?

— Я помогал матери сшивать шкуры… — Голос Когтя сорвался. Любое упоминание о семье повергало его в глубокое отчаяние.

— Сгодится, — одобрил Паско, вручая ему кусок кожи с уже проделанными отверстиями. — Возьми пряжку, — он указал на большую железную пряжку, такими обычно пристегивали лошадей к постромкам, — и пришей ее к концу этого ремешка.

Коготь внимательно изучил ремешок и увидел, что его для прочности сшили из двух кусков кожи. С одной стороны ремешок был гладкий. Коготь взял пряжку и нанизал ее на длинный ремешок, пропустив металлическое кольцо по гладкой стороне, потом поднял глаза на своего наставника.

Паско кивнул и слегка улыбнулся. Коготь взял толстую иглу для кожевенных работ и начал пришивать пряжку. Когда работа была закончена, Паско сказал:

— Неплохо, но ты сделал ошибку.

Глаза Когтя слегка округлились от удивления.

— Взгляни на второй ремешок. — Паско указал на парный ремешок, пряжка к которому была уже пришита.

Коготь сравнил два ремешка и убедился, что сделал слишком короткую петлю. Кивнув, юноша взял в руки тяжелый нож и начал аккуратно пороть шов, стараясь не повредить кожу, после чего исправил ошибку.

— Теперь правильно, — кивнул Паско, когда Коготь закончил работу. — Если берешься за какое-то дело в первый раз, а рядом находится готовый образец, потрать минутку, рассмотри его внимательно, прежде чем начать действовать. Так ты избежишь многих ошибок, а ведь одна ошибка порой может стоить человеку жизни.

Коготь кивнул, хотя счел это замечание странным. Немного погодя он признался:

— Паско, я хочу с тобой поговорить.

— О чем?

— О своей жизни.

— Об этом тебе лучше побеседовать с Робертом, ответил слуга. — Со временем он сам тебе все расскажет, не сомневайся.

— У моего народа принято наставлять мальчика, когда он становится взрослым. Старший всегда готов направить младшего, помочь ему сделать мудрый выбор. — Коготь замолчал, уставившись на секунду в воображаемую даль, словно увидел что-то сквозь стены амбара. — У меня был такой наставник…

Паско ничего не сказал, только пристально посмотрел на него.

Коготь еще долго пребывал в оцепенении, потом вернулся к работе. Прошло много времени, прежде чем он снова заговорил:

— Мне предстояло присоединиться к мужчинам в длинном доме, охотиться, сеять зерно, потом жениться и завести детей. Я знаю, для чего был рожден, Паско. — Он помолчал и посмотрел на слугу. — И у меня должен был быть наставник. Теперь все это не важно. Я здесь, в этом амбаре, с тобой, и я не знаю, что меня ждет. Что со мной будет?

Паско вздохнул и отложил в сторону шкуру, над которой трудился. Взглянув юноше в глаза, он похлопал его по плечу.